Приют для списанных пилотов - Валерий Хайрюзов Страница 51

— Улетел в Анталию. Захотел покупаться в море.

— А вы что, не любите море?

— Меня от него тошнит, — ответил Николай.

Ему не понравилось, что она его сравнила с танкистом, хотя вопрос о сыне был естественным. Он ведь сам просил взять его с собой. Николай увидел, как, нарвавшись на грубоватый ответ, Ольга Филимоновна согнала с лица улыбку, а он, ругнув себя за неловкость, попросил открыть багажник, надо было уложить там мешок с бензопилой и топором. Увидел то, что, собственно, и предполагал увидеть: разбросаны запчасти, инструменты, целлофановые пакеты. Сверху одиноко и заброшенно валялся насос. Николай навел в багажнике порядок, составил в отдельный угол пакеты с продуктами, в другой уложил свой мешок. Ольга Филимоновна начала было оправдываться, сказав, что торопилась, но Николай махнул рукой, что ничего страшного, минута делов и все будет в порядке. Открыв переднюю дверцу, он заметил, что на заднем сиденье, забившись в угол, дремал Антон. На ушах у него висели наушники от плейера.

— Я, гляжу, вы любите порядок? — сломав тишину, сказала она, едва они выехали на трассу.

— А кто его не любит, — задумчиво ответил Порогов. — Порядок в доме, порядок в душе, значит, будет порядок и в государстве.

— Вот как. Так кем вы все-таки работаете?

— Пенсионером, — спокойно ответил Порогов. — А до этого работал в Сибири. — Николай сделал паузу и, вспомнив ее замечание про танкиста, уточнил: — На лесоповале. Видите, и в Москве навыки пригодились.

— Пенсионер? Для пенсионера вы неплохо выглядите, — похвалила она.

— Для кого как, — вспомнив крик Антона, сказал Николай. — Некоторые думают иначе.

— Что они в этом деле понимают, — видимо, поняв, что имеет в виду Николай, улыбнулась Ольга Филимоновна. — А как вы на лесоповал попали?

— Старуху зарезал, — с серьезным видом сказал Порогов. — Бензопилой.

Он скосил на нее взгляд: поверила или нет.

— Вы что, шутите? — неуверенным голосом не сразу отреагировала она. — И что, потом, видимо, раскаялись и решили с ребятами замолить свои грехи?

— Угадали.

В машине вновь наступила тишина. Она, должно быть, решала, как ей поступить дальше, получалось, как в известной детской шутке: чем дальше в лес, тем больше зайцев. Порогов понял, что его шутку Ольга восприняла вполне серьезно, и с запоздалым сожалением подумал, что его принимают за серьезного взрослого человека, а он решил с ней, как с ребенком, шутки шутить. Но давать задний ход не хотелось и тогда он, чтобы при таком течении разговора не заехать куда не следует, прикрыв глаза, стал смотреть, как она ведет машину. Прошлый опыт пилота-инструктора давал ему возможность определить характер человека не по разговорам, а простым наблюдением, как тот садится в кресло, как выруливает, взлетает. После первого полета у него появлялся черновой набросок, в процессе совместной работы он уточнялся, дополнялся, но всю основную информацию о новичке Николай получал в первые минуты совместного пребывания в кабине пилотов. И водителей он привык определять теми же мерками. И, надо сказать, еще ни разу не ошибся.

Ольга Филимоновна вела машину аккуратно, ровно, но только до того момента, когда она нагоняла колонну машин. В ее глазах тут же появлялся охотничий блеск, она прибавляла скорость и начинала щелкать намеченные жертвы, как орешки, потом на некоторое время успокаивалась, но Николай уже знал, что она выискивает очередную жертву. Обычно женщины за рулем да и в жизни разговорчивы, но после первого обмена репликами Ольга Филимоновна будто в рот воды набрала. Скорее всего, он напугал ее своими шуточками. Но вскоре и она изрядно напугала его, подъехав к перекрестку, вопреки всем правилам перед носом у остолбеневших водителей с правого крайнего ряда крутанула левый вираж на сто восемьдесят градусов и поехала в обратную сторону. И лишь после этого, как бы извиняясь, помахала шоферам рукой. У него бы не нашлось слов, чтобы объяснить увиденное, возможно, она искренне считала, что женщине прощается все. Ему захотелось тут же выйти из машины. Будь гаишником, за такие выкрутасы он отобрал бы у нее права. Самоубийца, да и только! Но, поразмыслив, успокоился: на самоубийцу она не походила. Более того, обещала привезти его обратно.

На перекрестках к машинам то и дело бросались подростки, они предлагали протереть лобовое стекло, заодно совали в окна печатную продукцию о самых известных проститутках и криминальных авторитетах Москвы. Перед въездом на Кольцевую дорогу, на заправочной повторилось то же самое: мальчишки устроили соревнование, вырывая у Ольги Филимоновны заправочный шланг, предлагая за небольшую плату залить бак. Николай, как джентльмен, перехватил у нее шланг, показал ребятам, что с этим делом он справится сам, хотя Оболенцева все равно сунула им какую-то мелочь. Заливая бак, Порогов думал, что в принципе он недалеко ушел от этих подростков, ну чем та думская биржа, на которую он ходил в последнее время, отличается от этой. Он вспомнил, как, проезжая по Москве, Ельцин остановился возле торгующего у дороги подростка и похвалил его за предприимчивость. Об этом тут же всему миру поведало телевидение: мол, вот новое поколение уже начинает приспосабливаться к рыночной экономике. «Было бы неплохо, если бы при дороге он поставил своего внука, — сказал тогда Николай. — Но нет, отправил учиться в престижный колледж в Англию».

После заправки Николай прикрыл глаза, сделав вид, что дремлет, но это не мешало ему определить: свернув с Кольцевой, они едут на северо-запад по Волоколамке. За окном мелькали бетонные столбы, размеченный белыми полосами темный и как будто выглаженный асфальт мягко и упруго ложился под колеса, белые, поставленные на ребро пчелиные соты многоэтажных домов, отодвигаясь от дороги, уходили за деревья, и надвигающаяся земля уже напоминала ему вполне привычный сибирский пейзаж: сосны, березы, дачные домики, за которыми были видны далекие, будто нарисованные купола церквушек. И небо над ними уже не казалось низким, оно как будто приподнялось, стало шире и светлее. Казалось, весь окружавший и видимый мир разворачивался вокруг оси, которая каким-то непостижимым образом умудрялась быть все время в несущейся с огромной скоростью машине.

После разговора с Полищуком, когда ему ясно дали понять, что нельзя в одну и ту же воду входить дважды, Порогов решил больше не пытать счастья в Иркутске. Его счастливые годы остались в прошлом, и он впервые пожалел, что вся его летная карьера так внезапно закончилась. О том, что он не стал политиком, Николай никогда не жалел, понимал — не его это дело. И все же после роспуска Комитета по спорту Порогов, не зная, чем себя занять, чувствовал себя одиноким, потерявшимся, никто в нем больше не нуждался, телефонные звонки смолкли, жизнь отключилась сама, должно быть, не видя в нем никакого проку.

Поначалу Николай ждал предложений, ему казалось, что он имел все же какую-то цену: есть накопленный опыт, есть знакомства, связи. Его хорошо знали те, кто и нынче, в подтвержденном депутатском качестве, мелькал и вещал на каналах телевидения. Он думал, что может быть полезен, как имеющий уже определенный опыт специалист, который знает не только аппаратную, но и депутатскую работу. Но и они почему-то в его услугах не нуждались. Впервые в жизни у него появилась уйма свободного времени. Раньше ему казалось это недосягаемой мечтой. И вот теперь, получив долгожданную свободу, он не знал, что с нею делать. Раньше казалось: уйдет на пенсию, уедет в деревню и будет писать книги. Но после своей последней книги о войне в Боснии, которую начал, выкраивая свободные минуты, еще в окопах и продолжил в Москве, он больше не написал ни одной строчки. Москва, как капризная любовница, любила деньги и требовала их на каждом шагу. Николай знал: газетными статьями много не заработаешь. В патриотических изданиях вообще не платили гонорара, а про правительственные он и думать не смел — туда таких, как он, не подпускали на пушечный выстрел. Власть поменялась, а лакеи остались. И уж они-то свою кормушку берегли пуще, чем Кощей иглу. По инерции Николай приезжал в Думу, заглядывал в знакомые кабинеты. Нахваливать себя и говорить о своих способностях уже больше не хотелось. Он понимал, что девушке в семнадцать лет нет особой нужды нахваливать себя, все понятно без слов. Мужчине за сорок надо вести себя с достоинством и не суетиться перед клиентом. Больную, побитую собаку видно за версту по опущенному хвосту и голове, безработных — по взгляду, они все на одно лицо.