Забытые - Диан Дюкре Страница 51

В медпункте Ева не может усидеть на месте. Она смотрит на монашку, которая, устроившись в глубине барака, продолжает рассказывать бедным евреям о благих деяниях из Нового Завета и Христе-младенце. Ей, должно быть, около пятидесяти, ее суровое лицо ожесточено лишениями. Длинная черная ряса доходит до земли. Монашеский чепец спускается к шее и плечам, придавая ей сходство со средневековой статуей.

– Я придумала, как привести сюда Эрнесто, – шепчет Ева на ухо Лизе.

Она подходит к монашке и произносит с мольбой, но в то же время повышенным тоном, чтобы придать аргументу дополнительную силу:

– Но ведь отец ребенка – католик!

Лиза, затаив дыхание, молча кивает. Монашка подпрыгивает на месте и, не говоря ни слова, спешит к выходу.

Вскоре женщина в черном, с четками в руках, стоит у блока испанцев.

– Я узнала, что некоторым узникам необходимо как можно скорее отыскать Божий путь, – медленно говорит она караульному.

– Сестра, обычно заключенных навещает кюре. Я не могу впустить сюда женщину…

– Сын мой, но кюре сейчас нет. А вдруг кто-нибудь из них совершит непоправимое? Вы хотите препятствовать воле Господа нашего?

Охранник колеблется, но через несколько мгновений все же открывает решетку и впускает эту тень Божью. Скрепя сердце женщина входит в барак, ведомая скорее верой, чем добротой. Ее отводят к Эрнесто, которого она застает с отверткой в руке. Полагая, что несчастный готов покончить с жизнью, лишенный радости отцовства, она начинает испытывать к нему сочувствие.

– Молодой человек, женщина, с которой вы согрешили, требует вашего присутствия. Ваш долг – прийти к ней и признать свое дитя.

Монашка медленно снимает свое одеяние и протягивает его Эрнесто, который неумело закутывается в него и натягивает на голову чепец.

– Возвращайтесь, как только родится ребенок, я буду ждать вас здесь.

Она готова поступиться ради него своими принципами. Эрнесто целует ей руки, благодарит Деву Марию.

– Поторопитесь, она сейчас рожает, – холодно отвечает монашка.

Эрнесто набрасывает на себя рясу, которая едва доходит ему до середины икр, и направляется к решетке. Проходя мимо караульного, он опускает глаза и набожно складывает руки; тот сразу же открывает ему решетку, и испанец почти бежит в медпункт.

Переступив порог, он бросается к Лизе, берет ее за руку и прижимает к своему сердцу.

– Посмотрим, – говорит Габриэлла, которая уже успела надеть белый халат Эльсбет, вымыть руки и приготовить простыни.

Лиза тужится, Эрнесто плачет, Ева стоит в стороне, не сводя с подруги глаз.

– Я чувствую головку! – кричит наконец Габриэлла.

– Головку! – завороженно повторяет Эрнесто.

– Вижу ушки! – сообщает Габриэлла маленькой группе.

– Ушки! – повторяет ошеломленный Эрнесто.

– Показались плечи.

– Плечи! – восхищается Эрнесто, удивляясь каждой новой части тела малыша.

Ребенок делает первый вздох в этом мире войны, мире живущих.

Наконец в полдень, под холодным солнцем, у плаката с черно-белым изображением швейцарских гор появляется на свет лагерный ребенок. Это мальчик. Габриэлла моет его теплой водой и заворачивает в простынь с синими полосками. Она протягивает его Еве, однако та отступает на шаг: боится уронить малыша. Но тут протягивает руки Эрнесто, берет сына и прижимает его к себе. Крошечное создание смотрит на него своими большими черными глазами, полными иллюзий и искренности.

– На кого он похож? – спрашивает Лиза, не в силах подняться.

– На земное счастье, – отвечает Эрнесто, улыбаясь и сжимая ребенка в объятиях.

Он кладет малыша Лизе на грудь.

Наконец она может полюбоваться сыном. У него розовая кожа, на головке вьется темный пушок; малыш двигает ножками, словно игрушка на пружине. Ручки сжаты в кулачки; он разжимает их только для того, чтобы схватить ее палец и уже не выпускать его. Новорожденный уже борется за жизнь. Кажется, что в этом маленьком тельце сосредоточена вся сила и одновременно вся хрупкость человечества.

– Как вы назовете этого юношу? – спрашивает Габриэлла.

Эрнесто смотрит на Лизу, та поворачивается к Еве. Никто не знает. Сейчас время радоваться, а не принимать решения. Маленькое личико заставляет отбросить все вопросы.

В барак заходит Эльсбет. Все ей улыбаются, а в ее глазах застыл ужас. На обратном пути, счастливая оттого, что удалось добыть масло и яйца, она заехала в административный блок, чтобы в который раз напомнить о нехватке медикаментов первой необходимости. Но за ней увязался Грюмель. Теперь он ошеломленно глядит на испанца, переодетого в одеяние монашки! А-а, думает он, солнце может сделать черной только кожу, какой негодяй! Грюмель хватается за свисток, чтобы вызвать подкрепление, а правую руку протягивает к оружию, висящему на поясе. Эрнесто пользуется этим моментом: он, словно хищный зверь, бросается на коменданта и оглушает его ударом кулака. Затем с отчаянием смотрит на Лизу. Эрнесто нужно бежать, иначе его расстреляют.

– Прости меня, я буду недалеко. Я вас найду.

Лиза изображает на лице что-то вроде прощальной улыбки. Эрнесто выскакивает из барака, прыгает в телегу, направляющуюся в сторону кладбища, и ныряет в море холодных трупов. Теперь нести бремя существования они будут не вдвоем, а втроем. Такова человеческая жизнь: едва появляется один, как приходится говорить «прощай» другому.