Всякий капитан - примадонна - Дмитрий Липскеров Страница 51

Птичик вновь поселился в материнской квартире. Он совершенно ушел в себя и не обращал внимания на свихнувшихся домочадцев.

— Почему ты не ходишь в институт? — наезжала мать, впрочем, без всякого энтузиазма — так, побурчать лишь.

— Мне шестнадцать лет…

— Тогда на кой черт поступал?

— Ошибся.

— А я только в седьмой класс хожу, — удивилась Верка. — Может, мне тоже в институт?

— Ага, — ехидно смеялась мать. — Лучше в армию!

— Зачем?

— Там мужиков много! Ха-ха!

— Сука! — прокомментировал Анцифер.

Она переменилась в лице и оборотилась к сыну:

— Я у вас сука! А вы кто? Один долбанутый на всю голову! Разожрался, как кабан, моими трудами и тунеядствуешь в моей квартире!

— Ты ни одного дня в жизни не работала, — уточнил Птичик.

Она, казалось, не слышала и принялась наседать на дочь:

— А ты! С бешенством матки в четырнадцать лет! Это я сука?!

— Что такое «матка»? — поинтересовалась Верка.

Здесь появился Соевый Батончик. Принялся цепляться за мать.

— И этот еще здесь! Пошел отсюда! — и пнула ногой Ивана Хабибовича Оздема, как когда-то пинала Анцифера.

Впрочем, отлетевший к окну Соевый Батончик не заплакал, сел возле батареи и пытался понять, что с ним произошло.

— Я его усыновлю! Ванька, иди ко мне! — закричала Верка. — Ты не мать, а фашистка! Хабиба выгнала, собственного ребенка издеваешь!

— Издеваешься, — поправил Анцифер.

— Нас всю жизнь мучила, папусю до смерти извела! Как теперь жить?!! Как на мир смотреть человечьими глазами!!!

— Ты не очень! — грозно зашипела на Верку мать. — Ишь, театр устроила!

— Ну ладно, — тотчас согласилась Верка, отказываясь от гневного пафоса. — Может, мне в артистки пойти?.. И вообще, давайте жить дружно!

— Давайте, — согласился Анцифер. Во всю физиономию улыбался Ванька.

— Я вам кое-что должна сказать, — сделалась совсем серьезной мать. — Вы уже все взрослые, справитесь!

— С чем? — Верка была заинтригована.

— Я должна уехать на несколько дней… На неделю… Может, больше…

— Куда? — удивилась Верка.

— Я тут с теткой Раей помирилась… Мне надо в Турцию… По делам…

— К Хабибу? — совсем обалдела Верка. — Возьми меня с собой!

— Да нет, — уточнил Птичик. — Зачем ей Хабиб? Нового найдет! Натрахается и вернется!

— Сволочь же ты! — рявкнула мать в ответ.

— Разве не правда, мам?.. Ну признайся!.. Нам все равно!

— Мам, возьми меня с собой! — уговаривала Верка. — Ну пожалуйста!

— Тебя там утащат, — предупредил Анцифер сестру. — Сделают наркоманкой и в публичный дом за сто долларов продадут!

— А чего так мало?

— Вот дура!

— А мамусю в публичный дом не продадут?

— Она бы бесплатно пошла, да не берут!..

Мать хотела было огрызнуться, но здесь в дверь позвонили. А на пороге — тетя Рая…

Уж сколько обнимались, целовались! Даже Птичик чмокнул тетку в мягкую щеку, а со своей стер ее помаду.

Тетка как-то незаметно наготовила всяких вкусностей, успевая приласкать всех детей, дать им досыта женского тепла. Даже Анцифер с удовольствием поддавался Раиным объятиям, так в них было уютно и радостно. И Антипу досталась ласка теплой руки, от которой он отвык со времен Нестора.

— Я тебя люблю, теть Рай! — признался Птичик.

— А я тебя люблю еще больше, чем он! — Верка. И Ваньку расцеловали всласть.

Тетка вытащила из передника конфету и протянула малышу:

— На-ка, скушай соевый батончик! И вкусно, и полезно! Я сама с чаем люблю скушать пару соевых батончиков.

Ванька отшатнулся, уверенный, что эта улыбчивая, вкусно пахнущая тетя собирается его съесть. Он задрожал, и слезы покатились из его грустных турецких глаз.

Удивленной Рае объяснили, что у мальчишки прозвище такое — Соевый Батончик!..

Посмеялись по-семейному.

За всей суетой забыли про мать.

Она тем временем судорожно собиралась, запихивая в чемоданы лучшие вещи. Все они, когда-то модные, теперь не смотрелись богато, и она подумала, что много лет не покупала для себя ничего симпатичного, на выход… «Куплю в Анталье несколько платков и наделаю из них платьев…» Достала из-под паркетины долларовую заначку и спрятала ее на груди, в лифчик. До самолета осталось всего два часа…

Она потащилась с чемоданами к выходу, так и не сказав детям прощальных слов. Они почуяли ее уход и вышли в прихожую. Мать коротко обернулась, взглянула на них лошадиными глазами, показала зубы, а потом исчезла…

Верка шмыгнула носом, но тотчас была захвачена в объятия тетки и вновь зацелована.

— Теть Рай, — спросила Верка, — а мама вернется?

— Не тетя я вам…

— А кто?

— Бабушка, наверное…

— Бабушка? — Птичик распробовал непривычное слово, которое так приятно выговаривать.

— Ба-буш-ка…

— Так вернется мама?

— Конечно, вернется! — убедительно обещала тетка, а по-новому — бабушка…

Птичику казалось, что отъезд матери никак его не тронул, но скорее он запрятал любовь к ней, к странной и непутевой, главной женщине его жизни, куда-то глубоко в подсознание, а потому выглядел безразличным.

Верка также старалась не показывать истинных чувств, но маленький Ванька, еще совсем беззащитный, плакал несколько следующих ночей, а днем искал мать по всей квартире, заглядывая даже под кровати…

Через пару недель все попривыкли без нее, прибранные и обласканные бабушкой.

Ночами Птичик запирался в кухне и все смотрел себе в подмышку, удивляясь неменяющейся картинке звездного неба. Там, высоко-высоко, в бездне мироздания изменений нет… Покой и вечность… В ногах у него обычно спал Антип, и снился псу странный сон, как плывет он на какой-то лодке по большой воде с хозяином своим Нестором. Тогда Антип во сне скулил, а Анцифер гладил его по пузу большим пальцем правой ноги… А потом подросток засыпал, и каждую ночь ему тоже снился один и тот же сон, будто он слышит голос отца, который зачем-то называет ему странный незнакомый адрес:

— Поезжай, сынок, в Башкортостан. Там от Уфы пойдешь в юго-западном направлении. Дойдешь до Учалинского района, отыщешь Мансуровское месторождение… Далее инстинкт подскажет!..

После произнесения адреса отец сразу исчезал, растворялся миражом, а Анцифер просыпался встревоженный и дни напролет думал, что бы мог значить этот беспокоящий его сон. С течением дней Птичик озаботился этими снами настолько, что почти перестал замечать окружающих. Он похудел, жил почти по привычке и замкнуто, чем беспокоил доброе сердце бабушки Раи. По ночам он автоматически продолжал заглядывать в дыру, которая становилась почему-то меньше размером, да так быстро, что теряла эластичность, а в одну из ночей Птичик и вовсе не обнаружил входа в свою душу. Черная дыра исчезла, даже шрама не осталось.