Люди и я - Мэтт Хейг Страница 51

— Это был я.

— Так почему ты медлил? Почему не выполнил задание в ту же ночь?

— Ты был рядом. Я не хотел, чтобы ты пострадал. Еще не было случая, чтобы один воннадорианин убил другого. Напрямую.

— Я уже не воннадорианин. Я человек. Парадокс в том, что до дома тысячи световых лет, но здесь я чувствую себя как дома. Странное чувство. Так чем ты занимался? Где жил?

Он заколебался, шумно сглотнул.

— Я жил с самкой.

— С самкой человека? С женщиной?

— Да.

— Где?

— Под Кембриджем. В поселке. Она не знает моего имени. Она думает, что меня зовут Джонатан Роупер. Я убедил ее, что мы женаты.

Я рассмеялся. Его, похоже, это удивило.

— Почему ты смеешься?

— Не знаю. Развилось чувство юмора. Одно из изменений, произошедших со мной после потери даров.

— Я убью их, ты это знаешь?

— Нет. Вообще-то не знаю. Я сказал кураторам, что нет смысла. Это, пожалуй, последнее, что я им сказал. Они как будто поняли.

— Мне поручили это сделать, и я это сделаю.

— Но разве тебе не кажется, что это бессмысленно, что, по сути, для этого нет причин?

Он вздохнул и покачал головой.

— Нет, не кажется, — сказал он голосом, который был моим, но звучал глубже и при этом, как ни странно, более плоско. — Я не вижу разницы. Я живу с человеком всего несколько дней, но уже вдоволь насмотрелся жестокости и лицемерия, присущего этому виду.

— Да, но в них есть и хорошее. Много хорошего.

— Нет. Я не видел. Они могут сидеть, смотреть по телевизору на мертвые тела людей и совершенно ничего не чувствовать.

— Вначале мне тоже так показалось, но…

— Они катаются на машине по тридцать миль в день и гордятся тем, что пустили в повторное использование пару пустых банок из-под варенья. Они говорят, что мир — это хорошо, и при этом прославляют войну. Они презирают мужчину, который убил свою жену в гневе, но преклоняются перед безразличным солдатом, который сбрасывает бомбы, убивающие сотни детей.

— Да, тут бывает неправильная логика, я с тобой согласен, но я искренне верю…

Он не слушал. Он уже не мог усидеть на месте. Буравя меня решительным взглядом, он ходил взад-вперед по комнате и вещал:

— Они верят, что Бог всегда на их стороне, даже если остальные представители их вида не принимают эту сторону. Они так и не смирились с двумя явлениями, которые, с биологической точки зрения, являются для них наиболее важными — размножение и смерть. Они притворяются, будто верят, что счастья за деньги не купишь, но всякий раз выбирают деньги. Они при каждом удобном случае превозносят посредственность и радуются бедам других. Они прожили на этой планете больше ста тысяч поколений и до сих пор понятия не имеют, кто они на самом деле и как им следует жить. Сейчас они знают даже меньше, чем когда-то.

— Ты прав, но разве ты не находишь в этих противоречиях некую прелесть и загадку?

— Нет. Не нахожу. Я думаю, что кровожадная воля людей помогла им захватить Землю и «цивилизовать» ее, но теперь им некуда идти, и человеческий мир набросился сам на себя. Это дракон, который пожирает собственный хвост. Тем не менее люди не видят этого дракона, а если видят, то не понимают, что они внутри него, что они молекулы, из которых создано это чудовище.

Я посмотрел на книжные полки.

— Ты читал стихи людей? Люди понимают эти недостатки.

Он по-прежнему не слушал.

— Они потеряли себя, но не свои притязания. Не думай, что они не покинут этой планеты, если им представится случай. Они начинают понимать, что снаружи жизнь, что снаружи мы или подобные нам существа, и они на этом не остановятся. Они захотят увидеть нас, и по мере повышения математического уровня у них рано или поздно появится такая возможность. Однажды люди найдут нас, и когда они это сделают, то не станут с нами дружить, даже если будут считать — как это всегда бывает, — что действуют исключительно из благих побуждений. Они найдут причину уничтожить или поработить другие формы жизни.

Мимо дома прошла девочка в школьной форме. Скоро вернется Гулливер.

— Но между смертью этих людей и остановкой прогресса нет никакой связи, уверяю тебя. Никакой связи.

Он перестал шагать по комнате, подошел ко мне и склонился к моему лицу.

— Связи? Я расскажу тебе о связях… Начинающий немецкий физик работает в патентном бюро в Берне в Швейцарии. Он выдвигает теорию, которая полстолетия спустя приводит к разрушению двух японских городов и гибели всего населения. Мужей, жен, сыновей, дочерей. Он не хочет, чтобы была установлена связь, но это дела не меняет.

— Ты говоришь совсем о другом.

— Нет. Нисколько. Это планета, где грезы наяву могут закончиться смертью и где математики способны вызвать конец света. Таково мое представление о людях. Оно чем-то отличается от твоего?

— Однако люди учатся на своих ошибках, — сказал я, — и дорожат друг другом сильнее, чем ты думаешь.

— Нет. Я знаю, что они дорожат друг другом, когда речь идет о близком человеке или о соседе. Но малейшее разногласие — и их сочувствия как не бывало. Они до абсурдного легко ополчаются друг против друга. Представь, что бы они сделали с нами, если бы могли.

Разумеется, я уже представлял и страшился ответа. Я слабел. Я чувствовал себя усталым и растерянным.

— Но нас послали сюда убить их. Чем мы лучше?

— Мы руководствуемся логикой, рациональным мышлением. Мы здесь, чтобы сохранить. Самих людей. Подумай об этом. Прогресс очень опасен для них. Женщину еще можно спасти, но мальчик должен умереть. Мальчик знает. Ты сам нам сказал.

— Ты допускаешь небольшую ошибку.

— Какую ошибку?

— Нельзя убить сына матери, не убив саму мать.

— Ты говоришь загадками. Ты стал как они.

Я посмотрел на часы. Половина пятого. Гулливер придет с минуту на минуту. Я пытался придумать, как поступить. Может быть, этот второй я, этот «Джонатан» прав. Впрочем, какое тут «может быть»? Он прав: люди плохо справляются с прогрессом и не понимают своего места в мире. В конечном итоге, они страшная опасность для себя и других.

Я кивнул, подошел к Джонатану и сел на пурпурный диван. Теперь я протрезвел и полностью сознавал свою боль.

— Ты прав, — сказал я. — Ты прав. И я хочу тебе помочь.