Плач юных сердец - Ричард Йейтс Страница 51

У нее кружилась голова, во рту пересохло. Судя по выражению лица, Джордж Келли готов был провалиться сквозь землю, как будто она нарушила важнейшее неписаное правило поведения… как будто упала, пьяная, у него дома, на глазах у жены и детей.

— Ладно, прошу прощения, — сказала она, обращаясь главным образом к Джорджу Келли, хотя ей так и не удалось оторвать взгляд от стола и посмотреть ему в лицо. — Прошу прощения. — И она выбежала из комнаты.

Решись она на эту выходку чуть раньше, ей удалось бы сбежать одной, но теперь в лифте вместе с ней спускалась в гробовом молчании вся женская часть группы.

На улице, оставив их — свобода, свобода, — она быстро зашагала прочь. Позади был уже едва ли не целый квартал, когда она услышала:

— Миссис Дэвенпорт! Люси!

Это был он: по тротуару вслед за ней бежал Карл Трейнор, его худые ноги путались в разлетающихся полах плаща.

— Послушайте… — сказал он, поравнявшись с ней. И, отдышавшись, добавил: — Думаю, я должен пригласить вас выпить, вам не кажется?

Когда они зашли в бар — он, казалось, был рад уже этому, как будто первая часть непростой задачи уже решена, — он усадил ее у окна, выходившего на Шестую авеню.

— Мне жаль, что вас так разочаровал мой курс, — сказал он, — но ваша реакция мне полностью понятна. Это первое, что я хотел вам сказать, но есть еще пара вещей. У вас найдется минутка поговорить?

— Конечно.

— Скажу прямо… — начал он, когда принесли выпивку.

Заказ он сделал серьезный — чистый бурбон; воду со льдом принесли отдельно в небольшом стакане. Она надеялась, что за этим не последует череда новых порций, которая задержит их здесь до самого вечера, потому что при такой худобе ему не много надо, чтобы напиться.

— Когда я захожу в аудиторию, — говорил он, — то теряюсь; мне каждый раз страшно, и я знаю, что люди это видят — вы же увидели, — так что я лучше объясню, зачем я вообще этим занимаюсь. Поверьте, это все не ради денег: в Новой школе я зарабатываю хорошо если четверть того, что мне нужно для себя и для семьи, — я в разводе, но у меня двое детей, так что приходится платить. Нет, это все ради строчки в анкете. Новая школа — единственное в Америке место, куда меня берут преподавать, понимаете, потому что у меня нет высшего образования. Я и школу-то с трудом окончил. До сих пор понятия не имею, что должен делать преподаватель колледжа; я не знаю, как они себя ведут и что говорят. Бывает, прислушаюсь к тому, что я там бубню, и сам себя спрашиваю: что это за болван такой? Хочется потом прийти домой и вышибить себе мозги. Понимаете, о чем я?

— Надо же! — сказала Люси. — Я бы никогда не подумала, что вы не учились в колледже.

Он посмотрел на нее не без обиды, и она сразу же поняла, что говорить этого не следовало, — это было все равно что сказать негру, что он ничуть не глупее белого. Она попыталась загладить свою ошибку:

— Как же так получилось, что вы не учились в колледже?

— Это долгая история, — сказал он. — И ничего хорошего она обо мне не скажет. Стыдиться на самом деле нечего, но и гордиться тоже не приходится. Но суть в том, что теперь в университетах по всей стране открывают магистерские программы для молодых писателей, — очередная академическая блажь, надо полагать, но какое-то время она, судя по всему, продержится, — так вот там платят реальные деньги. Туда я и хочу устроиться, понимаете? Но чтобы пройти, нужен преподавательский опыт.

И она опять на какую-то секунду вспомнила брата Нэнси Смит: в конце концов они нарисовали всем сколько нужно очков, так что прошли все.

— Ничего особенного я от этой работы не жду, — продолжал Карл Трейнор, — но я хоть зарабатывать начну по-человечески — не важно, научусь я в итоге преподавать или нет. И уж всяко это лучше той гадости, которой приходилось зарабатывать на жизнь, да и сейчас приходится.

— И какой же такой гадостью вы занимаетесь?

— Халтурю где придется ради денег, — ответил он. — Пишу всякую бредятину на заказ; сто баксов там, пятьдесят здесь; на это уходят годы: я начал, еще когда должен был учиться в колледже, а все с одной только целью — обеспечить себе свободное время. Просто чтобы было свободное время. От этого сильно устаешь.

— Могу себе представить, — сказала Люси.

Он и вправду казался усталым; с тех пор как она его знала, ничего, кроме усталости и печали, у него на лице не проглядывало. Помолчав, она сказала:

— Мистер Келли говорил, что у вас есть несколько замечательных рассказов.

— Очень мило со стороны мистера Келли, — сказал он, допивая второй стакан, а может, уже и третий. — Но я скажу вам то, чего мистер Келли еще не знает. В октябре у меня выходит аж целая книга.

— Вот как! Что ж, это замечательно. Как она называется?

Он сообщил название, но оно тут же вылетело у нее из головы — как фамилия человека, которого тебе с улыбкой представляют на какой-нибудь вечеринке.

— О чем же она?

— Не уверен, что смогу сказать, «о чем» она, но скажу, в чем там суть. Там все, что мне удалось узнать об этом мире к тридцати пяти годам.

— Так она автобиографическая? — Люси не удержалась от вопроса, который, она знала, вгоняет романистов в тоску, а иногда и в ярость.

— Наверное, — сказал он, как будто обдумывая ответ. — Но только в том смысле, в каком «Мадам Бовари» можно назвать автобиографическим романом.

Это ее заинтриговало. Прямо на глазах он превращался в другого Карла Трейнора — никакой дрожи в руках, никакой сутулости, никакой неуверенности в себе. Усталость и печаль никуда, конечно, не делись, но теперь в нем проснулась приятная самоуверенность, и ей в первый раз удалось представить, чем он может очаровать женщину, вернее, сколько угодно женщин.

— Пять лет на нее потратил, — рассказывал он о книге. — Не хочу даже вспоминать, чего мне это стоило, но получилось, как мне кажется, хорошо. На самом деле я даже думаю, что очень хорошо. Мировой пожар от нее, конечно, не разгорится и ничего грандиозного не произойдет, но читать ее будут.

— Что ж, Карл, с нетерпением буду ждать, когда она выйдет.

Она знала, что в первый раз называет его по имени, но он, как ей казалось, это заслужил.

И дальше довольно быстро — алкоголь делал свое дело, и время шло — он сообщил, что она очень понравилась ему с первого же занятия. Что ему всегда хотелось с ней познакомиться и что теперь правильно будет, если она расскажет ему о себе и о своей жизни.

— Что ж… — начала она и тут же обнаружила, что она куда пьянее, чем думала.

Она давно уже не считала, сколько раз перед ней ставили джин с тоником и сколько раз пустой стакан без промедлений сменялся полным. Вероятно, она выпила не меньше Трейнора, который опять остановил официанта, чтобы заказать очередную порцию.

— Что ж… — снова сказала она и пустилась в монолог, содержание которого так никогда потом и не вспомнила.