Полет шмеля - Анатолий Курчаткин Страница 51

Он подтвердил, не вполне осознавая в тот момент, что, собственно, говорит, но так оно все и случилось: через полторы недели он уже работал на флагмане советского машиностроения, числясь учеником фрезеровщика цеха средних механических узлов. Ходил на смену, помогал рабочему, к которому его определили, устанавливать детали на рабочем столе громадного, в три человеческих роста станка, крепил фрезы и сам уже проходил простые плоскости черновой обдиркой, чистил в конце смены станок от стружки и еще три раза в неделю посещал Дом техучебы на площади Первой пятилетки — занимался на курсах фрезеровщиков, чтобы к Новому году сдать на разряд.

Вот в этом новом качестве — ученика фрезеровщика — он наконец и заявился в мастерскую Алексея Васильевича в Доме пионеров. Лёнчик не заходил к нему года полтора и, увидев Алексея Васильевича, был оглушен, как тот изменился. Дверь мастерской открыл Лёнчику старик: палочка, без которой Алексей Васильевич прежде перемещался по мастерской свободно, теперь была в его руке постоянно, даже если требовалось сделать всего лишь два шага, и похудел он — кости лица вылезли наружу, казалось, по нему можно изучать строение черепа. Но Лёнчику он обрадовался, тотчас стал делать чай и только, зная от Лёнчика, что за ночь устроил ему своим чифирем, попросил его насыпать заварки себе в кружку собственной рукой.

— Что, на Кощея стал похож? — спросил он, когда они сели с кружками напротив друг друга. — Болею, Лёнчик. Лагерная жизнь не курорт. И без отпусков. Что ты? Куда поступил?

Лёнчик рассказал ему о своей истории, и Алексей Васильевич, молча выслушавший его рассказ, так же молча поднялся, прошагал, звучно стуча палкой, к тумбочке в дальнем углу мастерской — и вернулся оттуда с початой бутылкой «Московской». В пясти вместе с бутылкой у него оказались и две вставленные одна в другую граненые стопки. Он сел, рассоединил стопки и поставил одну перед Лёнчиком.

— Давай, — сказал он наконец после этого, берясь за бутылку, — выпьем за твое боевое крещение. Так оно все, рано ли, поздно ли, и должно было произойти. Лучше рано, чем поздно. Раньше началось — быстрей привыкнешь.

— Почему это должно было так произойти? С какой стати? — слова Алексея Васильевича отозвались в Лёнчике чувством обиды.

— С какой стати? — повторил Алексей Васильевич, разливая водку. Себе он налил полную стопку, Лёнчику половину. — Не спрашивай, Лёнчик, у сфинкса, зачем ему человеческое лицо. Лицо у него человеческое, а не деле он кто? На деле он зверь. А зверь есть зверь, какая морда у него ни будь. Вот слышал ты такое имя — Пастернак?

— Это который «Доктор Живаго» написал, за границей напечатал, и его из писателей выгнали?

— Точно, точно, — подтвердил Алексей Васильевич. — Умер в прошлом году. Вот если представится когда такая возможность — прочти «Живаго». Я не читал, и никто у нас его не читал, но что я читал в газетах — кажется мне, об этом самом сфинксе он и написал. За что сфинкс козью морду ему и сделал.

— А как я прочту, если у нас он не выходил? — спросил Лёнчик.

Алексей Васильевич пожал плечами.

— Все бывает на свете. Понятия не имею как. — Он поднял свою стопку и кивнул на Лёнчикову. — Бери. Ты теперь взрослый, у станка стоишь, теперь я с тобой могу. С крещением!

Водка обожгла горло, встала в нем колом, выбила из глаз слезы — это было совсем не то, что «Бенедиктин», хотя и крепче всего на десяток градусов.

Алексей Васильевич дождался, когда Лёнчик отдышится, вытрет слезы, и объявил:

— Крещеному — крестная жизнь. Пусть твои родители, только не сам, эту твою волчью бумагу в зубы — и к тем, кто ее сочинил, и хай до небес. Они знают, чье мясо съели, медаль они тебе должны были дать, рыльце у них в пушку. Как миленькие характеристику поменяют. И с новой характеристикой — на вечернее отделение, любой факультет, только туда, где был, уже не сдавай. Документы на вечернее еще принимают?

— Еще принимают, — подтвердил Лёнчик.

— Вот и давай, — сказал Алексей Васильевич. — Был бы верующим — перекрестил.

Еще месяц спустя, кроме того, что ходил на смены к станку и изучал фрезерное дело, по вечерам Лёнчик отправлялся все в тот же Дом техучебы, где факультет металлургии Политехнического института проводил занятия своего вечернего отделения. Специальность, на которую он поступил, называлась «МОМЗ» — механическое оборудование металлургических заводов.