Футбольная горячка - Ник Хорнби Страница 51

На «Энфилд» я не поехал. День матча назначили давно, в то время его исход не казался определяющим, а когда стало ясно, что именно эта игра решит судьбу чемпионата, все билеты уже давно были раскуплены. Утром я сходил на «Хайбери» и приобрел новую арсенальскую футболку, потому что меня буквально подмывало что-то делать, а другого ничего не оставалось, и хотя я понимал, что надевать ее перед телевизором – не лучший способ поддержать команду, но так я чувствовал себя более уверенно. Уже с утра, за восемь часов до начала матча, у стадиона скопились десятки автобусов, и я всем, кого встречал, желал удачи; но от их уверенных ответов (не волнуйтесь, справимся – 3:1, 2:0, а кое-кто замахивался на 4:1) мне стало как-то не по себе, словно эти молодые мужчины и женщины отправлялись на Сомму, где им предстояло расстаться с жизнью, а не на «Энфилд», где максимум, что им грозило – потерять веру.

Днем я сходил на работу и, как не старался держать себя в руках, все равно умирал от волнения. А потом пошел смотреть игру к приятелю, такому же болельщику «Арсенала», жившему недалеко от северной стороны. Все в тот вечер было запоминающимся, начиная с момента, когда команды выбежали на поле и наши стали дарить «копам» охапки цветов. По мере развития игры стало очевидно, что «Арсенал» намерен погибнуть, сражаясь, а я поймал себя на том, как хорошо знаю свою команду: лица всех игроков, манеру поведения каждого, и понял, как я их всех люблю. Щербатую улыбку Мерсона и его курчавую негритянскую шевелюру, мужественные и трогательные усилия Адамса разобраться с собственными недостатками, нарочитое изящество Рокасла и умилительное усердие Смита… Я понял, что готов их простить за то, что они так близко подошли к цели и сорвались. Они были молоды и провели фантастический сезон – чего еще желать болельщику от своей команды?

Я прямо зашелся, когда в самом начале второго тайма мы забили гол, а потом – за десять минут до финального свистка – у Томаса появился реальный шанс увеличить счет, но он угодил прямо в Гробелаара. Однако тут «Ливерпуль» собрался и сам начал создавать голевые моменты, и когда секундомер в углу телеэкрана возвестил, что все девяносто минут истекли, я готов был приветствовать свою отважную команду не менее отважной улыбкой. «Если „Арсеналу“ суждено проиграть чемпионат, – разглагольствовал комментатор Дэвид Плит, пока Кевину Ричардсону оказывали медицинскую помощь, а „копы“ уже праздновали победу, – пусть это будет вот так поэтично – в последний день сезона, с результатом, хотя и без чемпионского звания». «Но, откровенно говоря, это слабое утешение», – отозвался Брайан Мур. Поистине слабое утешение для нас – болельщиков команды.

Наконец, на девяносто второй минуте Ричардсон поднялся и даже сумел остановить в штрафной Джона Барнса; Лукич выбил мяч Диксону, а тот отпасовал Смиту, последовала блестящая передача Смита… и на последней минуте добавленного времени последней игры сезона Томас один прорвался вперед, и у него появился шанс завоевать «Арсеналу» чемпионский титул. «Выход к воротам!» – завопил Брайан Мур. А я держал себя в руках и, вместо того чтобы молиться – забей, ну, пожалуйста, забей, Господи, помоги ему забить, – повторял: мы и так были рядом с победой. В следующее мгновение Томас совершил кульбит; я распластался на полу, а все остальные пританцовывали на моей спине. Восемнадцать лет – и все забыто в одну секунду.

Какую можно привести аналогию подобному моменту? В блестящей книге о чемпионате мира 1990 года «Игра на износ» Пит Дэвис замечает: когда футболистам требуется описать, что они ощущают, забивая гол, в ход идет образность из сексуального ряда. Могу сказать, что иногда я их понимаю: например, в декабре 1990-го, когда Смит забил в ворота «Ливерпуля» третий мяч и мы победили 3:0 через неделю после поражения на своем поле 2:6 от «Манчестер Юнайтед». Это был поистине сексуальный момент снятия накопившегося напряжения. А еще был случай четыре или пять лет назад: «Арсенал» тянул резину почти всю игру с «Норвичем», а затем в течение шестнадцати минут забил четыре мяча, и это стало подлинным оргазмом, своего рода улетом из действительности.

Ущербность метафоры с оргазмом заключается в том, что оргазм – явление хотя и приятное, но знакомое и повторяющееся, скажем, через пару часов, если человек не забывает употреблять овощи, и к тому же предсказуемое (особенно у мужчин). Занимаясь сексом, ты всегда знаешь, чем все это закончится. Другое дело, если бы я не общался с женщинами лет восемнадцать и еще восемнадцать не рассчитывал предаваться любви и вдруг обломилось… пожалуй, можно было бы обнаружить некоторое сходство с тем, что я пережил во время игры на «Энфилде». При обычном раскладе вещей секс, конечно, более приятное занятие, чем созерцание футбола (никаких унылых ничьих, офсайдных ловушек и расстройств по поводу проигрыша – да к тому же тепло и уютно), но победа на последней минуте чемпионата вызывает ни с чем не сравнимое по силе чувство.

Оно не похоже ни на какие описания ярких ощущений. Невероятно трогает рождение ребенка, но в этом нет элемента неожиданности, да и продолжаются роды довольно долго; реализация личных амбиций – продвижение по службе, награды и что там еще – лишена фактора последнего мгновения и элемента бессилия, которые владели мной весь тот вечер. А что еще способно произвести такой же эффект внезапности? Неожиданный выигрыш? Однако обретение крупных сумм денег воздействует на совершенно иные отделы нервной системы и не имеет ничего общего с коллективным экстазом во время футбола.

Значит, объяснить это чувство практически невозможно. Я перебрал все варианты и понял, что ни мальчиком, ни зрелым мужчиной не желал ничего другого за все эти двадцать лет (а можно ли вообще желать что-нибудь так долго?). Попробуйте осознать это и будьте снисходительны к тем, кто говорит, что связанные со спортом моменты – самые яркие в их жизни. Не подумайте, что нам не хватает воображения или наши жизни такие уж унылые и бесплодные, просто реальный мир бледнее и скучнее футбола и в нем меньше возможностей нежданного экстаза.

После финального свистка (до этого, правда, возник еще один надорвавший сердце момент, когда Томас отдал пугающе небрежный пас назад Лукичу – вроде бы все безопасно, но сердце дрогнуло), я выскочил из двери и, как изображающий самолет карапуз, раскинув руки, кинулся по Блексток-роуд в ближайший винный магазин, а пожилые дамы высовывались из дверей и сопровождали аплодисментами мое поспешное продвижение, словно я был самим Майклом Томасом. Потом я понял, что за бутылку дешевого шампанского с меня содрали какую-то немыслимую сумму – владелец магазина заметил, что в моих глазах начисто отсутствовал светоч разума. Из пабов, магазинов и окружающих домов раздавались выкрики и вопли; вскоре на стадионе стали собираться фанаты: кто завернулся во флаг, кто сидел на крыше гудящей машины, незнакомые люди норовили обняться; подъехали телевизионщики, чтобы снять сцены ликования для выпуска вечерних новостей; из окон высовывались руководители клуба и махали руками веселящейся толпе, а я внезапно понял, что это почти латиноамериканское празднество вполне искупает мое отсутствие на «Энфилде». За двадцать один год увлечения футболом я в сезон нашей двойной победы наконец-то понял, что имею право на радость, даже если сам не побывал на игре.