Ключ к полям - Ульяна Гамаюн Страница 50

Воспользовавшись моментом, я припустил по дорожке вправо, туда, где на волнах элегической музыки качались танцующие парочки. И не зря, как оказалось. На одной из слабо освещенных скамеек развалилась знакомая фигура в белом с зелеными галунами костюме, лихо сбитой набекрень шапочке, густобровая и густобородая, с гитарой и полупустым бокалом в руках. Сидевший рядом Доктор, завидев меня, ретировался.

– Привет, Бригелла.

– А? – Он вздрогнул, пролив пару капель себе на камзол.

– Не узнаешь? А я тебя сразу узнал. Словно ты не надел, а снял маску.

– Черт... Арлекин, нельзя же так подкрадываться... Мне этот камзол нужно вернуть в целости и сохранности. Как тебе, кстати? Похож я на Бригеллу?

– Я же говорю, Бригелла – твое второе, нет, даже первое я.

Еще он был удивительно похож на Смердякова, но об этом я благоразумно умолчал.

– Твой знакомый? – спросил я, кивая в сторону черной фигуры.

– Да, в некоторой степени. Если могут вообще быть знакомые на маскараде.

К таинственному Доктору тем временем присоединилась дама в прелестном алом платье и Арлекин. Три пятна – красный, черный, красный – стремительно удалялись. Мне показалось, что Доктор обернулся: зловещая фигура в обрамлении огня. Бригелла дернул меня за руку:

– А я вот, видишь, музицирую понемногу.

– Ты полон сюрпризов, – рассеянно пробормотал я.

Его кошачьи глаза тлели сальным недобрым огоньком. Он выглядел рассеянным и сбитым с толку, словно увидел или узнал нечто недозволенное.

– Ты видел Жужу?

На дорожке появилась троица увальней с изумрудными перьями вместо волос, в белых костюмах и нелепых красных ботинках с золотыми пряжками и бантами. Бородатый толстяк распекал своих вертлявых лопоухих спутников. Бригелла подскочил, как ужаленный, выронив гитару и стакан, схватил меня за руку и потащил в тенистые заросли за скамейкой.

– Что такое?

– Маттачино, – жутким шепотом ответил он.

– Что ты несешь?

– Типы, которые бросают в тебя яйца с красной водой.

– Ха.

– Тебе, может, и ха, а мне костюм возвращать. Такой же ослепительно белый, каким я его получил.

– Ты видел Жужу?

– Тише.

– Видел или нет?

– Откуда я знаю. Тут куча Жуж. На любой вкус. – Он высунулся из укрытия, завертел головой. – Кажется, прошли.

Подобрав гитару и треснувший стакан, он снова уселся на скамейке. Стоя рядом, я раздумывал, в какую сторону податься.

– Ты что? Садись.

– Я пойду. Мне Жужа нужна.

Из густой тени напротив выплыла белая щекастая маска с черной кружевной оторочкой вокруг глаз. Она была плотно закутана в черный плащ, и казалось, что белое простоватое личико, как улыбка Чеширского кота, плывет по воздуху. Выпростав из-под плаща руку в белой перчатке, она жестом поманила нас за собой и растворилась во тьме.

– Что за театр теней...

– Это моя знакомая. Смугляночка.

– Бледновата для смуглянки.

Бригелла поднялся, сдувая воображаемые пылинки со своих блистающих доспехов.

– Слушай, а ты уверен, что...

Не успел я договорить, как из той же тьмы материализовались ушастые типы и с хохотом и улюлюканьем стали бросать в нас яйцами. Наступая друг другу на ноги, мы с Бригеллой бросились в спасительные джунгли за скамейкой. Лопоухие продолжали обстрел: одно яйцо больно ударило меня по локтю, второе – чуть повыше запястья. Бригелле повезло еще меньше: на спине и заду у него красовались смазанные алые кляксы. Гитара с предсмертыми хрипами выдувала затейливые пузыри. Наше ветхое убежище исходило кровью.

– Скоты, сволочи, уроды, недоноски, сукины дети! – по-детски распустив губы, стонал Бригелла.

– Да ничего... Почти не видно, – соврал я, вытирая рукав. Ладони мои стали красными и липкими. Кровавые бомбы продолжали шлепаться у наших ног. – Выглядит впечатляюще. В стиле гранж, как ты любишь.

– С меня же кучу денег за это...

– Да успокойся ты. Маскарад есть маскарад. Каждый делает, что хочет, никаких табу. И тайное становится явным. Мы с тобой, похоже, латентные Джеки Потрошители, – сказал я, разглядывая свои бурые ладони.

Лопоухие, исчерпав свои запасы, ретировались.

– Вот тебе и Смуглянка. Осторожнее со смуглыми леди, они коварны.

– Не понимаю, о чем ты. И это была не она. Очень похожа, но не она. Моя дама – женщина в соку, и маска у нее с драгоценными камнями.

– Алчный Бригелла! На тебя не угодишь.

Оставив Бригеллу причитать на липкой скамейке, я побрел обратно к пруду. Где искать свою леди? В каком обличье? Смуглая, белокожая, аквамариновая? Маски дразнили меня. Весь мир надо мной смеялся. Наскочили, налетели, стали водить хоровод. За что, за что? Отпустите... Вселенная, хохоча, открыла пасть, и я с ужасом и омерзением заглянул в этот черный беззубый провал. Размалеванная толпа, в стразах и искусственных жемчугах, манила меня и отталкивала. Дамы, Влюбленные, Коломбины... Куча Жуж.

Опустив вуаль, встряхивая перистыми облаками, струилась над нашими головами ночь. Да и впрямь ли ночь? А может быть, день, в чернильном плаще с золотистым подбоем и шутовскими бубенцами вместо звезд? Все в масках, все ряженые: Пьеро и Пьеретта, небо и земля. Я не найду, никогда ее не найду.

Над сумрачными деревьями расцветали пьяные фейерверки, шипела и пенилась, переполняя бокалы, жизнь. Нищие и дожи – все были пьяны и счастливы. Повсюду были влюбленные, на каждом шагу. Они лезли в глаза, словно мошкара в медовый летний полдень. Казалось, что от этих прильнувших друг к другу тел валит пар. И еще – колонны, нагромождение колонн, выточенных из зефира кропотливой рукой, кованые ограды, бледноликие изваяния, пухлые боги и богини – все были в сборе. Даже я, свободный от былых пут, бродил под этими бледными звездами, но той, что разбила мои путы, нигде не было. Неужели разрушив храм, она и сама погибла под его развалинами?

Нет чувства острее, чем печаль, которую испытываешь в толпе незнакомых, веселящихся людей. Это мука, неразбавленная горечь, чистая эссенция одиночества. Помню, как сидел в баре и гасил, один за другим, отвратные полосатые коктейли. Потом каким-то образом (это уже не помню, нагрузился я порядочно) очутился на скамье, лицом кверху, в увитой диким виноградом беседке. Было тихо. На потолке плясали цветные огни далекого карнавала. Я поднял руку (она попала в полосу мягко-лилового света), погладил молчаливую стену, потерся о нее щекой. Каким нелепым казался дель ад, торжествующий неподалеку, каким нереальным! Только перчатка в пятне света на полу, оброненная одной из тысяч Коломбин, робко шепнула что-то, сама себя оборвав на полуслове. Я смотрел на нее издали, не в силах ни подойти, ни прикоснуться.