Как я была принцессой - Жаклин Паскарль Страница 50

Жена Касима пригласила меня к себе, чтобы рассказать что-то важное. Я ее едва знала, и это неожиданное приглашение удивило и заинтересовало меня. Получив разрешение Бахрина, я захватила с собой обоих детей и отправилась в гости. Мы немного поболтали, а затем женщина положила на низенький столик рекламную листовку с фотографией и откинулась на спинку кресла, молча наблюдая за моим лицом. Это был портрет женщины по имени Элми Саллех – малоизвестной певички из одного ночного клуба в Сингапуре. Ничего не понимая, я вопросительно подняла глаза на жену Касима, и та объяснила, почему решила, что мне надо увидеть это фото. По ее словам, это Бахрин привез Элми из Сингапура в Тренгану и устроил ее певицей в отель «Пантай». Она выступала там несколько месяцев и только недавно вернулась в Сингапур. Все это время женщина была официальной любовницей Бахрина, о чем, похоже, знали все, кроме меня. Жена Касима добавила, что сочла своим долгом, пока не поздно, рассказать обо всем мне.

Я смотрела на фотографию и чувствовала, как внутри закипает бешенство. Эта женщина с коротко, как у мальчика, подстриженными волосами, одетая в обтягивающие лосины из лайкры и крошечный топ, была полной противоположностью мне. Мне, его жене, которая носила только длинные свободные одежды, полностью скрывающие руки и ноги, которая не смела подстричь отросшие до пояса волосы, потому что не велел муж, которой запретили даже заниматься аэробикой во дворце, которая жила в постоянном страхе нарушить какое-либо из мусульманских правил – и ради чего все это?! Ради того, чтобы мой муж спал с вульгарной ресторанной певичкой, к тому же матерью восьмилетнего ребенка? Ради того, чтобы он бил и унижал меня, как последнюю рабыню? Ради того, чтобы он проводил надо мною эксперимент по обращению австралийки в ислам, а сам развлекался на стороне с малайской шлюхой, подцепившей его, потому что в ее кругу было модно иметь покровителя из королевской семьи? А я должна узнавать обо всем этом от совершенно чужого человека, чьи мотивы мне пока не ясны. Может, она сообщила мне эту новость только затем, чтобы потом обсудить с подругами мою реакцию. Или сделала это из сочувствия и жалости. Или потому, что ей стыдно за своего соотечественника, который так обращается с женой-иностранкой. Я этого не знала и, честно говоря, даже не хотела знать. Я знала только, что мне надо немедленно вернуться домой, выяснить всю правду и положить конец этой ужасной ситуации.

Чтобы Бахрин не мог улизнуть от ответа, я заперла на ключ дверь нашей спальни. На этот раз я не старалась сдерживать себя – мне любой ценой надо было узнать правду. Сначала муж все отрицал и утверждал, что жена Касима оговорила его из зависти. Ювелирные украшения стоимостью десять тысяч фунтов, уверял он, были просто взяткой какому-то чиновнику, а я совсем свихнулась и мое место в сумасшедшем доме. Но на этот раз я решила не отступать. У меня началась настоящая истерика, и, забыв о гордости, я вопила, рыдала и угрожала. Я знала, что борюсь за жизнь и будущее своих детей.

Внезапно я вспомнила о недавнем происшествии, которому до сих пор никак не могла найти объяснения: пару недель назад мой гинеколог обнаружил у меня какую-то инфекцию и прописал пенициллин. Он отказался назвать мне точный диагноз, а вместо этого позвонил моему мужу и о чем-то переговорил с ним. Теперь мне стало ясно, откуда взялась эта инфекция, и я почувствовала себя так, словно меня ударили – мне даже пришлось взяться рукой за дверной косяк, чтобы не упасть.

Я спрашивала мужа, как мог он все эти годы так низко манипулировать мной, как мог заставить меня принять ислам и в точности соблюдать все заповеди этой религии и в то же время изменять мне с малайкой, чье поведение было несравненно более западным, чем мое. Я крикнула, чтобы он не двигался с места, схватила лежащие на бюро большие ножницы и, захватив волосы в кулак, двумя движениями отрезала их, а потом швырнула длинные пряди прямо в лицо Бахрину. Я вспомнила о том, как муж всегда запрещал мне подрезать волосы, а потом использовал их же как оружие против меня. «Больше этого не будет! – истерически кричала я. – Больше не будет!» Если он предпочел мне шлюху с короткой стрижкой, то больше не имеет права указывать, как мне поступать с моими волосами.

Я плакала, я умоляла его, я угрожала, что пожалуюсь дяде-султану и ославлю его поведение перед всеми собравшимися в главной мечети. Я напоминала о его клятве на Коране. На этот раз я не боялась его и твердо решила не уступать.

На шум прибежала Мак и начала колотить в дверь так, что мне пришлось впустить ее. Я тут же, всхлипывая, выложила ей всю эту грязную историю, и свекровь пришла в ужас. Она набросилась на своего сына, а тот молчал, виновато повесив голову. Не знаю, искренним или нет было его раскаяние, но по крайней мере он больше ничего не отрицал. Мак предупредила его, что никогда не признает ни одну невестку, кроме меня. Она тоже напомнила ему о клятве на Коране и об ответственности, которую он взял на себя, когда женился на мне и в таком юном возрасте увез из родной страны в Малайзию.

Бахрин нервно переминался с ноги на ногу, будто школьник, застигнутый ночью у холодильника. По требованию матери он взял с полки Коран и поклялся, что немедленно разорвет связь с этой певицей и со всеми другими женщинами и отныне постарается жить нормальной жизнью со мной и детьми. Немного успокоившись, Мак отпустила его, а меня обняла, и я, уткнувшись ей в колени, долго плакала о потере своих волос и самоуважения.