Имбирь и мускат - Прийя Базил Страница 50

— Триста рупий за сто ярдов. — Калвант произносила цену таким тоном, будто сделка уже заключена.

— Нет, ни в коем случае! — Торговец тряс головой. — Так не пойдет, даже не думайте.

— Почему? Хочешь сказать, тебе дадут больше? Ха, кто на нее позарится! Да еще в таком количестве! Соглашайся, я же выгодные условия предлагаю.

Владелец магазина начинал размахивать руками или строго отвечал, чтобы Калвант прекратила шутить. В любом случае та делала вид, что обиделась. Она поднимала свое грузное тело и с шумом направлялась к выходу. Когда они с Карамом брались за дверную ручку, их останавливал вопль торговца: «Семьсот рупий!» Калвант замирала на месте. Потом медленно поворачивалась и изрекала: «Триста пятьдесят». Вот тогда-то и начинались серьезные переговоры.

Она снова входила в лавку и просила чаю.

— Ты же мне в сыновья годишься, — говорила Калвант, сменив грубый тон деловой дамы на сладкий лепет родственницы. — Разве сын не угощает родную мать чаем, когда она приходит в гости?

Тут же подавали чай и сладкое.

Карам пил и наблюдал, как разворачивается битва. Он всегда считал себя терпеливым человеком, но даже ему порой не удавалось спокойно высидеть долгий и скучный процесс заключения сделки. Поэтому он был очень благодарен Калвант. Она понимала основной принцип торговли: выгода — это всё. Стоило ей добиться хоть малейшей скидки, как Карам радостно подсчитывал прибыль.

У него ни разу не получилось угадать, на какой цене Калвант успокоится. Всякий раз она извещала его о решении громким хлопком в ладоши и велела резать ткань.

— Четыреста рупий за сто ярдов. Последняя цена. Договорились.

— Ты меня убиваешь! — угрюмо отвечал торговец.

— А ты меня грабишь! — восклицала Калвант, запихивая малаи пура в рот. За время спора она съедала горы сладкого.

— Это меньше себестоимости. Моя семья будет голодать. Мои дети выйдут на улицу и станут просить милостыню.

— Скажешь тоже! Это ты меня ограбил! — Она уплетала большой оранжевый ладу.

Некоторые торговцы отказывались даже смотреть на Калвант и ее деньги, словно то было ниже их достоинства. Самые коварные распоряжались сворачивать рулоны, тем самым показывая, что разговор окончен.

Тогда Калвант немного уступала:

— Четыреста пятнадцать.

Торговец будто и не слышал.

— Четыреста двадцать пять.

Иногда даже этого было недостаточно.

— Посмотри на меня! — Калвант била себя кулаком в грудь. — Я тебе как мать. Разве так обращаются с матерью? Грабят ее? Обдирают как липку? Хаи! Вот сыночек! Куда катится этот мир?!

Благодаря своим воплям она по крайней мере восстанавливала зрительный контакт.

— Забирай все! — кричала она, раскрывая сумку и вытаскивая «последние» деньги. — Четыреста пятьдесят! Хочешь забрать у меня все до единой рупии? Вот, больше ничего нет. Жалкий вор! Чего тебе еще от меня надо?! На, забери и кошелек тоже! Ограбь меня! — Калвант бросала сумку на кучу монет и бумажек. — Мне раздеться? Хочешь, чтобы я отсюда голой ушла?!

Такая тирада пронимала многих. Хозяин магазина велел продавцам резать и заворачивать ткань, а Калвант вновь становилась льстивой и сговорчивой.

— Что ж, можешь рассчитывать на дальнейшее сотрудничество с нами. У брата три магазина в Лондоне, он работает с Голландией, Францией и Германией. Надеюсь, в следующий раз ты предложишь нам цены повыгодней.

Иногда актерское мастерство Калвант не приводило к желаемым результатам. Она в гневе покидала магазин, бросив напоследок: «Прекрасно! Тебе же хуже! Не можешь продать шелковое белье голому махарадже! Я сделаю заказ в другом месте».

Карам никак не мог решиться на более крупный заказ. «Лучше жить на скромный доход, чем потерять большие деньги», — говорил он себе. Забирая груз из аэропорта Хитроу, он не раз слышал байки об оптовиках, которые закупили слишком много товара и теперь не знали, что с ним делать. Недавно фрахтовый агент Карама, Том Несбит, поведал ему свежую историю банкротства. «Дунман сошел с дистанции, — зловеще проговорил он. — Да, заказ шел несколько месяцев. Там сейчас одиннадцать тысяч предметов. — Он махнул в сторону огромного склада. — Лежат мертвым грузом уже две недели. Дунман их не забирает, потому что ему нечем платить. Да и что толку выкупать товар, который потом не сможешь продать? Бедный малый!» Эти сплетни вынуждали Карама осторожничать. Он не принял во внимание, что прогоревший делец торговал вовсе не тканями, а водяными пистолетами, собачьими ошейниками, абажурами в восточном стиле и прочей дребеденью. В его крахе Карам увидел спасительное предупреждение: пожадничаешь — пеняй на себя.

Эта же осмотрительность не дала ему открыть собственную лавку. До поездки в Индию он не нашел подходящего места, а после, когда подворачивалась возможность, откладывал сделку в долгий ящик и объяснял это недостаточной видимостью магазина, слабым потоком покупателей, дороговизной ремонта, аренды и прочего. Да, он мечтал прийти в свою лавку и сказать: «Это мое. Вот чего я сумел добиться». Эдакая личная историческая достопримечательность. Затраты не оправдывали себя. Карам прекрасно понимал, что выручит больше в качестве поставщика. Работа не особо ему нравилась, он даже не знал, как ее описать. Если спрашивали, Карам пускался в пространные объяснения: «Я оптовый поставщик магазинов дамского платья». Доктор, адвокат, фармацевт или чиновник — достоинство этих профессий можно передать одним словом. Разумеется, Карам был рад трудиться на самого себя, хотя это не повлекло ожидаемых перемен. Он не обрел чувства надежности и уверенности в своих силах, а остался тем же человеком с ворохом хлопот и переживаний.