Последняя ночь на Извилистой реке - Джон Ирвинг Страница 50

В пятьдесят седьмом году День изгнания приходился на воскресенье, и по существующим правилам в понедельник занятий в школах не было. В Эксетер Дэнни отвозил мистер Лири. (Для Доминика и Кармеллы это было самое напряженное время, и их никто бы не отпустил из ресторана.) Здесь рассеянный писательский разум опять скакнул вперед. Дэнни стал вспоминать их поездку с мистером Лири и то, как он впервые увидел досточтимую академию. Мистер Карлайл был само радушие, но отсутствие Кармеллы просто убивало его.

Дэнни лишь обещал ездить домой в каждый свободный уикэнд. На самом деле он редко ездил в Бостон, от силы раза два за семестр. Субботним вечером Дэнни шел на Сколлэй-сквер посмотреть стриптиз-шоу в «Олд Хауэрде», где обязательно встречал кого-нибудь из однокашников по Эксетеру. Парни дружно врали насчет своего возраста, но администрация заведения смотрела на это сквозь пальцы. Главное, нужно было уважительно относиться к стриптизершам. В один из таких вечеров, придя в «Олд Хауэрд», Дэнни нос к носу столкнулся с мистером Лири. Это была грустная встреча и для почтенного учителя, и для его лучшего ученика. Для мистера Лири, любившего латынь, она подтверждала изречение «Еггаге humanum est» («Человеку свойственно ошибаться»)… «Ну что, опять готов скакнуть дальше?» — мысленно спросил себя Дэнни. Та сцена (или ее версия) заслуживала, чтобы когда-нибудь о ней написать.

Свой первый роман он посвятил мистеру Лири. Помня о пристрастии старого ирландца к латыни, Дэнни написал:

ПОСВЯЩАЕТСЯ МАЙКЛУ ЛИРИ, IN MEMORIAM

От мистера Лири он впервые услышал выражение in medias res. Учитель хвалил литературные труды юного Дэнни, говоря, что ему, «как читателю», нравится привычка автора зачастую начинать повествование с середины, а не следовать хронологическому порядку событий.

— А у этого приема есть какое-нибудь название? — простодушно спросил мальчик.

— Я называю его in medias res, что в переводе означает «в середине событий» [78].

«Сейчас я точно нахожусь в середине событий», — думал Дэниел Бачагалупо. На его руках остался двухлетний сын, названный вовсе не в честь деда; от него ушла жена, а другой женщины на его горизонте пока не было. Он бился над началом второго романа, тогда как выпуск первого ожидался где-то через полгода. И еще он готовился к переезду в Новую Англию, к месту своей первой «не кухонной» и «не поварской» работы. Уж если это не «середина событий», то как тогда называть подобное состояние?

Дэниел продолжал вспоминать латинские выражения. Мистер Лири тогда поехал с ним в Эксетер in loco parentis — «вместо родителя».

Возможно, поэтому его первый роман и был посвящен мистеру Лири.

— А почему не отцу? — спросил его Кетчум. (Кармелла задала ему тот же вопрос.)

— Отцу я посвящу второй, — ответил им Дэнни.

Сам повар никак не высказался относительно посвящения мистеру Лири.

Дэнни встал из-за письменного стола, подошел к окну и некоторое время смотрел на дождь, барабанивший в окна его жилища в Айова-Сити. Потом взглянул на спящего Джо. Глава не желала выстраиваться. В таком состоянии лучше всего было бы лечь спать, но Дэнни привык засиживаться допоздна. Как и отец, он перестал выпивать. Кэти излечила его от этой привычки, однако сейчас, в ночь, когда ему не писалось, Дэнни не хотел вспоминать обстоятельства своего излечения. Он вдруг поймал себя на мысли, что хочет услышать в телефонной трубке голос Кетчума. (Не Кетчум ли написал, что им надо поговорить?)

Всякий раз, когда сплавщик звонил ему из какой-нибудь уличной будки в своем затерянном мире, время останавливалось. Слыша голос Кетчума, двадцатипятилетний Дэниел Бачагалупо вновь ощущал себя двенадцатилетним мальчишкой, который торопливо покидал берега Извилистой.

В ту апрельскую ночь Кетчум действительно ему позвонил. Впоследствии Дэнни признался себе: это не было совпадением. Как всегда, сплавщик звонил за счет вызываемого абонента. Дэнни согласился оплатить звонок.

— Паршивый сезон распутицы, — вместо приветствия произнес Кетчум. — Как тебе там сочиняется?

— А ты, смотрю, стал машинисткой, — сказал Дэнни. — С чего вдруг? Мне так нравился твой красивый почерк.

— Это не мой почерк. Все мои письма писала Пам. Так что это почерк Нормы Шесть.

— При чем тут Пам?

— Я не умею писать! — признался Кетчум. — И читать не умею. Норма Шесть читала мне все ваши письма.

Это был сокрушительный момент в его жизни, как потом думал Дэниел Бачагалупо. По силе он был сравним с уходом жены, однако имел более серьезные последствия. Ведь Дэнни изливал Кетчуму душу, раскрывал сердце, писал ему обо всем. А сколько всего успел порассказать Норме Шесть Кетчум. Ведь не сама же она сочиняла ответы! Стало быть, Пам знала все!

— Я думал, мама научила тебя читать, — сказал Дэнни.

— Как видишь, не совсем, — вздохнул Кетчум. — Прости меня, Дэнни.

— Так Пам теперь печатает на машинке?

Дэнни с трудом представлял Норму Шесть, выстукивающую по клавишам. Но в письмах, присланных и ему, и отцу, не было ни одной опечатки.

— Нет, Дэнни, это не она. Я в библиотеке познакомился с женщиной. Она раньше работала учительницей. Это она печатала письма.

— А где Норма Шесть? — спросил молодой писатель.

— В этом-то вся и загвоздка, — снова вздохнул Кетчум. — Норма Шесть от меня ушла. Что мне тебе рассказывать. Сам знаешь, каково это.

Кетчум все знал об уходе Кэти, и говорить тут действительно было не о чем.

— Так Норма Шесть тебя бросила? — все-таки спросил Дэнни.

— Дело даже не в этом, — ответил Кетчум. — Я не удивлен, что она ушла. Меня удивляло, что она так долго продержалась со мной. Странно другое. Знаешь, к кому она ушла? К Ковбою. И вот в этом вся загвоздка.

Дэнни и его отец знали: Карл давно уже не был констеблем в захолустном поселке. (Да и поселка Извилистого тоже не существовало. Его уничтожил пожар, но еще до пожара он превратился в поселок-призрак.) Теперь Карл служил помощником шерифа округа Коос.

— Ты опасаешься, что Норма Шесть обо всем расскажет Ковбою? — напрямую спросил Дэнни.

— Не вдруг, — ответил сплавщик. — Насколько я знаю, у нее нет причин гадить мне или вам с отцом. Мы расстались без скандала, по-доброму. Но с ней такое может случиться, когда Карл хорошенько ее поколотит. А он своих привычек не оставил. Или прогонит ее. Вряд ли он долго вытерпит Норму Шесть. Ты давно ее не видел. Она здорово подурнела.

Дэниел Бачагалупо знал: Кетчум, Норма Шесть и Карл — ровесники. То есть им всем сейчас по пятьдесят. Конечно, при такой жизни Норма Шесть не могла не подурнеть. Дэнни вполне допускал, что Карл может ее выгнать. Он ведь всегда выгонял надоевших ему женщин. И конечно, он поколачивал Пам, хотя пьянствовать помощник шерифа перестал.