Шестьдесят рассказов - Дино Буццати Страница 50

— Ну а к мессе сколько народу приходит? Кроме тебя, сколько?

— Да человек тридцать в иные воскресенья набирается. А на Рождество так и все пятьдесят.

— Скажи мне, а частенько у вас богохульствуют?

— Черт побери! Этого хватает. Силком вытягивать не приходится.

Отшельник взглянул на него и, покачав головой, сказал:

— Стало быть, не очень-то у вас о душе думают.

— Не очень! — воскликнул Дефенденте, усмехнувшись про себя. — Чего вы хотите от этой банды еретиков?..

— Ну а твои дети? Ты-то, конечно, своих детей в церковь посылаешь…

— Господь свидетель, еще как посылаю! И крестины, и конфирмация, и к первому причастию, и ко второму…

— Да что ты! Даже ко второму?

— Само собой — и ко второму. Вот мой младшенький, например… — Тут он запнулся, поняв, что уж слишком заврался.

— Значит, ты примерный отец, — серьезным тоном заметил отшельник. (Но почему он при этом так странно улыбнулся?) — Приходи еще навестить меня, брат мой. А теперь ступай с Богом, — сказал он и сделал жест, словно намереваясь благословить пекаря.

Дефенденте, захваченный врасплох, не знал, что ответить. И, не успев даже сообразить, что с ним происходит, он слегка наклонил голову и осенил себя крестным знамением. К счастью, никаких свидетелей не было. Кроме собаки.

VII

Тайный союз с отшельником — прекрасная штука, думал пекарь в те минуты, когда, предаваясь мечтам, видел себя городским головой. А вообще приходилось смотреть в оба. Одна эта раздача хлеба беднякам роняла его в глазах жителей Тиса, хоть сам он был и ни при чем. А если б люди узнали, что он осенил себя крестным знамением! К счастью, никто вроде бы не обратил внимания на его прогулку, даже подмастерья. А вдруг он ошибается? И как быть с собакой? Теперь уже он не мог ни под каким предлогом отказать ей в ежедневной порции хлеба. Но и давать ей хлеб на глазах у нищих, которые растрезвонят об этом на весь свет, тоже нельзя.

И поэтому на следующий день, еще до восхода солнца, Дефенденте, немного отойдя от дома, спрятался у дороги, ведущей к холмам. Завидев Галеоне, он свистом поманил его. Собака, узнав пекаря, подошла. Тогда пекарь, держа в руке хлеб, привел пса в примыкавший к пекарне сарайчик для дров и положил хлеб под лавку, как бы показывая, что впредь он должен приходить за своей долей именно на это место.

И действительно, на следующий день Галеоне взял хлеб под лавкой, на которую ему указали. Когда он это сделал, не видел ни сам Дефенденте, ни нищие.

С тех пор пекарь ежедневно еще до восхода солнца относил хлеб в сарай. К тому же теперь, когда с приближением осени дни становились все короче, собака отшельника почти что сливалась с тенями позднего рассвета. И зажил Дефенденте Сапори довольно спокойно, без помех возвращая себе через потайную дверцу в корзине часть хлеба, предназначенного для бедных.

VIII

Шли недели и месяцы, наконец наступила зима; окна украсились морозными узорами, дым вился из труб целый день, люди кутались поплотнее в свою одежду, ранним утром под изгородями можно было найти замерзших воробьев. Легкое снежное покрывало легло на холмы.

Однажды студеной звездной ночью к северу от городка, там, где находилась заброшенная часовня, появились такие столбы белого света, каких здесь еще не видывали. Это вызвало в Тисе самый настоящий переполох: люди вскакивали с постели, хлопали ставни, соседи перекликались, улицы наполнились гомоном. Потом, когда все поняли, что это была всего лишь очередная иллюминация Сильвестро — подумаешь, какой-то там божественный свет явился отшельнику! — мужчины и женщины заперли на засов ставни и, немного разочарованные, вновь нырнули под теплые одеяла, сетуя на то, что их зря потревожили.

На следующий день по городку поползла неизвестно кем принесенная весть о том, что старый Сильвестро умер от холода.

IX

Поскольку погребение умерших предписывается законом, могильщик, каменщик и двое чернорабочих отправились хоронить отшельника; был с ними и дон Табиа — священник, почитавший за лучшее игнорировать присутствие анахорета в своем приходе. Гроб поставили на тележку, запряженную осликом.

Эта пятерка нашла Сильвестро распростертым на снегу; глаза у него были закрыты, руки скрещены на груди — совсем как у святого. Пес Галеоне сидел возле него и скулил, словно плакал.

Тело положили в гроб и после прочтения молитв предали земле — там же, под сохранившимся сводом часовни. На холмике поставили деревянный крест. А потом дон Табиа и остальные возвратились, оставив свернувшуюся клубком собаку на могиле. В городке никто ни о чем у них не спросил.

Собака больше не появлялась. На следующее утро, когда Дефенденте пошел в сарай, чтобы положить, как обычно, свою дань под лавку, он увидел, что хлеб, положенный накануне, остался нетронутым. И на другой день все еще был там. Он уже подсох, и муравьи начали проделывать в нем свои замысловатые ходы. Время шло, ничего не менялось, и Сапори в конце концов тоже перестал об этом думать.

X

Но через две недели, когда он сидел в кафе «Лебедь» и играл в карты со старшим мастером Лучони и кавалером Бернардисом, какой-то парень, смотревший от нечего делать на улицу, закричал:

— Гляди-ка, та самая собака!

Дефенденте вздрогнул и сразу же посмотрел в окно. По улице, вихляя всем телом, словно у него свернута шея, бежал тощий и жалкий пес. Он явно подыхал с голоду. Собака отшельника, насколько помнится Сапори, была, конечно же, и крупнее и сильнее. Но разве угадаешь, во что может превратить животное двухнедельная голодовка? Пекарю показалось, что это именно та собака. Как видно, она просидела все время на могиле, оплакивая хозяина, но, не выдержав мук голода, покинула его и спустилась в город, чтобы найти здесь еду.

— Псина скоро ноги протянет, — заметил Дефенденте, хохотнув, чтобы показать, насколько это ему безразлично.

— Вот уж не хотел бы, чтобы это действительно оказалась она, — заметил Лучони с многозначительной улыбкой и сложил карты, которые держал в руке веером.

— Кто — она?

— Вот уж не хотел бы, — повторил Лучони, — чтобы это была собака отшельника.

Кавалер Бернардис, до которого все доходит позже, чем до других, как-то странно оживился.

— А я эту зверюгу уже видел, — сказал он. — Да-да, я видел ее здесь поблизости. Уж не твоя ли она, Дефенденте?

— Моя? Как это так моя?

— Если не ошибаюсь, — продолжал настаивать Бернардис, — я видел ее возле твоей пекарни.

Сапори стало не по себе.

— Ну, знаете, — сказал он, — там столько собак бродит… Может, конечно, и эта была… но я лично такой не помню.

Лучони многозначительно закивал головой, как бы в подтверждение собственных мыслей. Потом сказал: