Книга Греха - Платон Беседин Страница 50

Человек мёртв, если его ничего не трогает — ни мысли, ни желания, ни память о чём-то. Лев Толстой: «Жизни не было, потому что не было таких желаний, удовлетворение которых бы я находил разумным».

До комы матери я был мёртв. Она сделал мою Голгофу своей, и я ожил, воскрес. Ещё глоток, и чаша собственного безумия будет испита до дна. Я уверен, что смогу переварить её содержимое.

В комнате трое, не считая попугая. Мёртвого попугая. Он только что сдох. Пять минут назад. Рядом со мной Нина, одетая в рваные джинсы и бледно-голубой бюстгальтер. На Инне полупрозрачное, в редких блёстках платье. Без своей извечной красной юбки она кажется мне чужим человеком.

Я впервые в квартире у Инны. Просторная прихожая, отделанная под ольху, на стенах репродукции знаменитых картин сюрреалистов. В единственной комнате плазменный телевизор и шкаф, заставленный банками с заспиртованными человеческими органами, преимущественно пенисами, и зародышами животных.

На полу, застеленным потёртым зелёным паласом, бутылка водки. Мы играем в «правда — ложь». Суть проста: каждый, по очереди, должен выпить и сказать откровенный факт о самом себе, остальные определяют, правда это или ложь. Честная игра по вскрытию душ. Без дураков.

Инна вертит бутылку, выпивает и говорит:

— Я безумно люблю секс, но ещё больше люблю отрезать мужские члены.

Я и Нина хором:

— Правда.

Нина выпивает и говорит:

— У меня вырезан клитор.

— Неинтересно, — говорю я, и Инна согласно кивает головой.

— Мой отчим трахал нас с матерью, — после раздумий изрекает Нина.

Инна удивлённо поднимает брови, я говорю — «правда».

— Теперь ты, Даня.

— Я хожу в секту, распространяющую смертельный вирус. Участвую в фашистских акциях, устраивая погромы и калеча людей.

Нина смотрит на меня и говорит:

— Правда.

— Не думала, что у тебя такие проблемы, — замечает Инна.

А разве думал об этом я? Мне нужно выговориться, как на психотерапевтическом сеансе. Только вместо расслабляющего чая — водка, а вместо докторов наук — две пьяных сумасбродки. Такова психотерапия по-русски. Каждый вечер, в любом баре.

Водка делает нас откровеннее. Становится легче. Мы открываем свои души нараспашку, и уже не надо угадывать: здесь нет места лжи.

— Мне всегда хотелось убивать с кем-то, кого бы я действительно любила, — Инна вздыхает. — Как в «Прирождённых убийцах».

— Правда, — говорит Нина, а я лишь пожимаю плечами.

Первая бутылка подошла к концу, Инна достаёт вторую. Очередь Нины:

— Я рожала. Двоих. Красивые девочки, близняшки.

— Ложь, — твёрдо говорю я.

— Правда, чистая правда, — вздыхает Нина.

Я по-настоящему удивлён:

— Когда?

— Какая сейчас разница?

— А где они? — не успокаиваюсь я.

— В могиле, — встревает Инна. — Твоя очередь, Даниил.

Сколько же раз я слышал эти слова? Даже в сексе, после минета, когда девушка говорит: «Я доставила тебе удовольствие, теперь твоя очередь». Будто нельзя подарить приятное просто-так, без желания получить что-то взамен.

Добро всегда возвращается, гласит народная мудрость. Может, мы поступаем хорошо по отношению к другим людям только из-за этого принципа?

Мне нужно признаться. Правда, проговорённая вслух, даст мне решимость. Пора распаковать своего скелета в шкафу. И, опрокинув в себя водки, я говорю:

— Мою мать заразили вирусом, с которым живут не больше трёх лет. Вполне возможно, она не проживёт и этого срока. Сейчас она в коме. Я хочу отомстить.

— Как? — Инна бесстрастна.

— Убить!

Мы боимся сознаваться окружающим в своих страхах, стыдно и боязно открыться кому-то в своих самых гадких мыслях и грехах, но в самых мерзких вещах мы страшимся признаться, прежде всего, самим себе.

Эта игра, «правда — ложь», подходит к концу тогда, когда кто-то скажет больше других. После этого всё остальное неинтересно. И я стал последним.

У входной двери, целую Нину и Инну в губы. На улице закуриваю. Телефон пикает. Читаю текст сообщения: «Теперь у тебя появилась веская причина убить, и мы тебя понимаем». В конце дорисован смайлик в виде чёртика.