Правек и другие времена - Ольга Токарчук Страница 50

Мися долго не хотела обрезать своих длинных седых волос. Когда приезжали Лиля и Майя, они привозили с собой специальную краску и за один вечер возвращали волосам Миси былой цвет. У них было чутье — они всегда выбирали именно тот оттенок, который нужно.

Но вот в один прекрасный день что-то на нее нашло, и она попросила обрезать себе волосы. Когда крашеные каштановые локоны упали на пол, Мися посмотрела в зеркало и поняла, что она — старая женщина.

Весной она написала Попельской, что не примет дачников.

Ни в этом году, ни в следующем. Павел пробовал протестовать, но она не слушала его. Ночью ее будили сильный стук сердца и пульсация крови. У нее опухали руки и ноги. Она смотрела на свои ступни и не узнавала их. «Когда-то у меня были красивые пальцы и тонкие косточки. Мои икры напрягались, когда я шла на высоких каблуках», — думала она.

Летом, когда приехали дети, все, кроме Адельки, они отвезли ее к врачу. У нее была гипертония. Теперь ей нужно было глотать таблетки и нельзя было пить кофе.

— Что это за жизнь без кофе? — хмыкнула Мися, вытаскивая из буфета свою кофемолку.

— Мама, ты как ребенок, — сказала Майя и забрала у нее кофемолку.

На следующий день Витек купил в магазине большую банку кофе без кофеина. Она притворялась, что ей нравится, но когда оставалась одна, молола зерна драгоценного, отпускаемого по карточкам настоящего кофе и запаривала его в стакане. С пенкой, как она любила. Садилась на кухне у окна и смотрела в сад. Слышала шелест высоких трав — некому уже было скашивать их под деревьями. Она видела из окна Черную, луга Ксендза, а за ними Ешкотли, где люди строили все новые дома из белых блоков. Мир уже не был таким красивым, как когда-то.

В один из дней, когда она пила свой кофе, к Павлу приехали какие-то люди. Она узнала, что Павел нанял их для строительства склепа.

— Почему ты мне не сказал? — спросила она.

— Хотел сделать тебе сюрприз.

В воскресенье они пошли посмотреть на глубокий котлован. Мисе не понравилось место — около могилы старого Божского и Стаси Попугаихи.

— Почему не рядом с моими родителями? — спросила она.

Павел пожал плечами.

— Почему, почему, — передразнил он. — Там слишком тесно.

Мисе вспомнилось, как когда-то они с Изыдором разъединили супружескую кровать.

Когда они уже возвращались домой, она бросила взгляд на надпись при выходе с кладбища.

«Бог видит. Время ускользает. Смерть догоняет. Вечность ждет», — прочитала она.

Наступивший год был неспокойным. Павел включал на кухне радио, и они втроем с Изыдором слушали сообщения. Правда, понимали из этого не слишком много. Летом приехали дети и внуки. Но не все. Антек не получил отпуска. До поздней ночи потом сидели в саду, пили смородиновое вино и спорили о политике. Мися машинально посматривала на калитку и ждала Адельку.

— Она не приедет, — сказала Лиля.

В сентябре дом снова опустел. Целыми днями Павел объезжал на мотоцикле свои невозделанные поля и присматривал за строительством склепа. Мися звала Изыдора вниз, но он не хотел спускаться. Он корпел над листами старой бумаги, на которой чертил нескончаемые таблицы.

— Обещай, что, если я умру первая, ты не отдашь его в дом престарелых, — попросила она Павла.

— Обещаю.

В первый день осени Мися намолола в кофемолке порцию настоящего кофе, засыпала в стакан и залила кипятком. Взяла из буфета пряники. Кухню наполнил чудесный запах. Она придвинула стул к окну и пила кофе маленькими глоточками. И вдруг мир в сознании Миси взорвался, а его мелкие осколки посыпались вокруг. Она сползла на пол, под стол. Разлитый кофе капал ей на ладонь. Мися не могла шевельнуться, поэтому, словно зверь, попавший в силки, ждала, пока кто-нибудь не придет и не освободит ее.

Ее отвезли в больницу в Ташуве, где врачи сказали, что у нее было кровоизлияние. К ней каждый день приезжал Павел с Изыдором и девочками. Они садились у ее кровати и все время с ней разговаривали, хотя никто из них не был уверен, что Мися понимает. Они задавали вопросы, и иногда она шевелила головой, утвердительно или отрицательно. Ее лицо осунулось, а взгляд ушел куда-то внутрь, потускнел. Они выходили в коридор и пытались узнать у врача, что с ней будет, но врач казался поглощенным чем-то другим. В каждом окне больницы висели бело-красные флаги, а персонал носил повязки забастовщиков. Так что они вставали у больничного окна и сами пытались объяснить для себя это несчастье. Может, она ударилась головой и повредила себе все эти центры: речи, радости жизни, интереса к жизни, желания жизни. Или иначе: упала и испугалась мысли о том, какая она хрупкая и какое это чудо, что люди живут, испугалась того, что смертна, — и вот теперь, на их глазах, умирает от страха перед смертью.