Исчезание - Жорж Перек Страница 50

— Barakalla Ufik, — сказал, удаляясь, Махмуд Абдул-Азиз Ибн Асман Ибн Мустафа.

Начальник сделал жест, предлагая мне сесть на стул. Я сел. Начальник сделал жест, предлагая мне чубук; длинная трубка пахла крепкими светлыми табачными листьями. Затем начальник щелкнул пальцами: тут же прибежал слуга и услышал приказ принести каву из жасмина; сей ликер изысканные турки весьма ценят и пьют литрами.

— Вы владеете английским? — приступил начальник.

— Yes, — сказал я.

Мы начали выказывать друг другу владение английским или, правильнее сказать, принялись спикать на инглише. Как заявил начальник, санитарная служба регистрирует в Анкаре уже двадцать третий случай infarctus cardiacus (сердечный инфаркт), а прививки, сделанные мне как минимум лет девять назад, уже недействительны. А значит, въезд в Анкару мне заказан.

Ситуация была ясна. Разумеется, начальник скрывал истинную причину и в случае, если предупреждение не будет иметь надлежащих действий, не задумываясь, применит крайние насильственные меры.

Наверняка ему был дан приказ задерживать всех граждан, имеющих на предплечье характерный белый шрам, всех «людей Клана», как выразился Махмуд Абдул-Азиз Ибн Асман Ибн Мустафа. Мне была неясна причина дискриминирующих мер, а узнать ее я стремился. Чем вызван страх перед «членами Клана», въезжающими в Анкару?

Я не решился тут же давить на начальника всякими «где-как-зачем», не стал выпытывать, рискуя вызвать раздражение, причины навязанных мне запрещений, а решил схитрить.

Сделав испуганный вид — как если бы и вправду верил в неминуемую смерть, ждавшую меня в Анкаре, — я вышел из К П П, сел в «бугатти», приехал в ближайший населенный пункт и снял хибару.

Там я целую неделю втирал в себя миндальную шелуху, красил шевелюру, прилаживал к лицу фальшивые усы и бакенбарды и сумел сделать себя неузнаваемым. Надев серый бурнус, я затесался в актерскую труппу, направлявшуюся в Анкару, — где Центр игр и развлечений (карты, рулетка и т. д.) устраивал шумный праздник, — в два счета выбил визу, затем разрешение и без труда пересек КПП.

Некий приятель дал мне верительную записку к юристу, живущему в Анкаре. Я сменил местный бурнус на прежнее платье чужестранца и, не сняв накладные усы и бакенбарды, нацепил пенсне, придавшее мне весьма внушительный вид.

А еще, предвидя, как в любую минуту первый же встречный, глядя на меня, заинтересуется предплечьем, завязал, да еще и заклеил правую руку пластырем, и сунул ее на перевязь, как если бы перенес сибирскую язву или серьезнейшее ранение и едва вышел из лазарета.

Пришел к юристу. Юрист меня принял. Не решаясь раскрыться ему сразу, так как внешний вид хитреца — как знать? — зачастую скрывает неискренние намерения, я выдумал себе целую легенду: я, дескать, любитель устных и письменных традиций, приехал для изучения притч, песен, сказаний, былин, саг, забавных курьезных случаев, дабы издать внушительный академический труд.

Сам не ведая, я угадал первейшее увлечение юриста: мужчина расплылся в любезнейшей улыбке и принялся закармливать меня всеми известными ему небылицами.

— Итак, — начал страстный любитель, — знаешь ли ты сказку «Али Баба»?

— Нет.

— Так слушай, прекраснее не найдешь:

При звуках флейты, выдувающей «Презренный металл Рейна», паша Али Баба, жирный карлик, грузнее медведя, эдакий рыхлый увалень, сидел на диване и жрал рис, чечевицу, спагетти в перекипяченных наварах, в скисших наварах, пахнувших гнилью и прелью. А у дивана сидела киска и жрала требуху. Али Баба рыгнул и начал жрать рагу. «Так, — сказал Али Баба, ужрав рагу, — теперь вперед». Храбрец взял ружье, лук, базуку и барабан. Взнуздал любимую клячу, уселся в седле и ускакал: скакал через леса и веси, кручи и равнины. Скакал и сам не знал, куда скачет. Вдруг свернул, преследуя льва. А лев сидел в пампе и жрал ананасы. Зверь мечтал найти ключ между скал. Али Баба закричал: «Зачем? Как найти решение задачи? Разгадку ребуса? Тут нужны все четыре арифметических действия». Прибавил три к шести и набрал девять; вычел четыре из тринадцати и нашел десять минус единицу. «Как? — удивился некий интегральный кретин, вычисливший пашу. — Какие счеты?» И убил Али Бабу; а лев бежал быстрее лани, мчался быстрее стрелы, в результате перенапрягся и умер.

Я выразил энтузиазм ручеплесканием. И уже думал перейти к интересующей меня теме, как юрист, не дав мне и рта раскрыть, запустил следующий перл:

— А еще есть «Песня Земляных Груш»; ее напевают детям, дабы убаюкивать на сны грядущие.

— Ну, — сказал я, — выслушаем «Песню Земляных Груш».

Желала б ты увидеть Груша Земляная

Как ратник без любви безумный чуть живет

Как лепестки у черных лилий заминая

Зияет бездна — фантазируй виденье придет

Репей сражая Белых Цинний вырастает

Из уст на каждый звук ржет жеребец скудея

На весях серых рыба спящая вздыхает

Безлюдная земля втянувши и смердея

Счет без машинки и без ЭВМ на плате

Лишь силами Аллаха Inch Allah

Глянь галльский стяг сияет ярче вазы в злате.

Я еще раз ручеплескнул. Юрист начал раскланиваться. И тут я перешел к интересующей меня теме. Среди массы известных ему былей, — намекнул я, — наверняка существует не менее десятка таких, где сюжет передает реальные и, скажем, пикантные факты, и мы наверняка сумели бы их как-нибудь связать.

Юрист тут же нахмурился. Я наверняка сглупил.

— В Анкаре, — изрек юрист, — есть лишь единственный, как вы сказали, пикантный сюжет. И, верьте мне, эту тему не затрагивают и даже не решаются на нее намекать. Мы тут знаем целую череду случаев с гражданами, имевшими чересчур длинный язык и не успевшими даже…

Юрист был наверняка прав, так как тут же рухнул плашмя: в виске зияла страшная дырка. Выпущенная из ружья пуля разбила два стекла фрамуги: снайпер, стрелявший с ближней террасы и наверняка применивший зуммирующий прицел, выказал убедительный результат, присущий лишь истинным мастерам.

— Черт! — ёкнул я в душе.

Я не на шутку струсил и не решался шевельнуть даже пальцем. Вдруг в брешь фрамуги залетел камень, завернутый в салфетку и перевязанный в бечевку. На салфетке имелась следующая надпись:

ДУРЕНЬ! СМЫВАЙСЯ НА ФИГ,

ИНАЧЕ ТЕБЕ КАЮК!

Сие пугающее предупреждение венчала синяя печать: в круге бежал свирепый кагуляр — не иначе как аллюзия на Ку-клукс-клан, — размахивая знаменем, где реял накрест перечеркнутый круг.

Сначала я усматривал в сем инциденте случайную связь: знать, юрист впутался в какую-нибудь грязную аферу; другие аферисты страшились, как бы сей падкий на наживу служитель Фемиды — ради наживы не выдал; юриста убили, дабы заткнуть утечку сведений, а меня, свидетеля, решили припугнуть, дабы не крутился, где не следует.