Дальтоник - Алексей Слаповский Страница 50

— Лето. У бабушки на даче.

— Взял бы и собачку туда.

— Мерзик там боится.

— Мерзик?

— Ну да, кличка Мерс, муж так назвал, шутник. А я переделала — Мерзик, Мерзуля, Мерзуня, Мерзавчик. Он привык.

— Все-таки обожаете, Кристина: столько имен придумали.

— Убила бы. Да нет, привыкла, конечно. Болел — сама ночь не спала. Не то чтобы жалко, а скулил, неприятно.

— Сложный у вас характер. А с псом ничего страшного. Дам таблетки, растолчете и в корм ему. Кофе не угостите?

Виктор любил такие моменты: еще ничего не началось, люди говорят только по делу, то есть о приболевшей собаке, но уже что-то происходит. Уже женщина один раз в зеркало глянула, один раз поправила прядь волос, один раз рассеянным жестом провела ладонью по ноге, будто разглаживая ткань брюк. Этот язык жестов Виктор очень хорошо понимает. Теперь кофе и чуть-чуть разговора по душам. Очень осторожно: видно, что у женщины большой опыт. С одной стороны, желательно не повторить приемы и ухватки преемников, с другой — не быть слишком оригинальным. Это только дилетантам кажется, что женщину надо сразу чем-то поразить. Наоборот, ее нужно успокоить, комфорт общения для большинства из них гораздо важнее.

Тут-то и зазвонил телефон: отец просил срочно приехать, надо идти в милицию.

Пришлось скомкать разговор, кофе выпить наспех и добиться разрешения прийти еще раз: песик хоть и почти в норме, но кое-какие отклонения есть, нужно проследить динамику.

Кристина согласилась.

Виктор отвез отца в милицию. Хотел подождать в машине, но М. М. настоял, чтобы он пошел с ним:

— В случае чего будешь свидетелем.

Виктор уныло поплелся следом. Он ненавидел учреждения любого рода, потому что привык быть самостоятельным, единоличным во всем — так устроил свою работу и свой быт, а тут сразу становишься лишним, ненужным, вечно стоишь не там, где надо, ищешь не то, что надо, входишь в двери, где тебя не ждут...

После получаса расспросов и блужданий выяснили, что нужно идти не к тому милиционеру, у которого они были, а к следователю по фамилии Шиваев.

Борис Борисович сумел принять их через час.

Поинтересовался причиной посещения.

М. М. объяснил. Хотелось бы знать, как движется дело. А то, знаете ли, адвокат этого самого Карчина приходил. Давление оказывал. Предлагал деньги.

Шиваев этой информацией живо заинтересовался.

— И много предлагал?

— Я не считал. Довольно много.

— Незаконными действиями занимается!

— Я и говорю, — подтвердил М. М., а сам всматривался в Шиваева, чтобы понять, в какой момент тот начнет его обманывать. В том, что обманывать следователь будет, он не сомневался: Шиваев ведь, как и преступник Карчин, принадлежит явно к оккупационным кругам. Но иногда, как понимает М. М., они все-таки вынуждены репрессировать не только оккупируемых, но и друг друга. То ли ради чистоты рядов, то ли из-за боязни, что их сговор обнаружат. На это М. М. и надеялся.

Шиваев знал, что будет продолжать дело, вызывать Карчина, требовать все новых объяснений и показаний, он мог бы успокоить старика, но это противоречило его привычкам и установкам. Они были такие: имеющего право надеяться не обнадеживай, не имеющего право на надежду — наоборот. В первом случае, если дело все-таки доводилось до положительного исхода, у Шиваева появлялось право с гордостью сказать: «Видите? Все было против нас, но мы сумели!» И это давало ему ощущение своей значимости. Во втором случае резюме его звучало так: «Видите? Все было за нас, но закон оказался не на нашей стороне!» И это давало ему ощущение значимости закона. Без этого же, без постоянного чувства важности своего дела, зависит ли оно от него или от закона, Шиваев не смог бы заниматься своей работой, потому что втайне не верил в нее, был фаталист и неосознанный апологет лозунга: «Чему быть — того не миновать!» Но, зная свою склонность к подобной рефлексии (да еще и к запоям), он старался это тайное подавлять, не выпускать наружу. Ради собственного душевного здоровья.

В соответствии с этой своей установкой он сказал М. М.:

— Вообще-то, между нами, я бы на вашем месте не придавал значения этому делу. Вы, слава богу, живы-здоровы, а Карчина этого трудно будет ущучить, за ним большие люди стоят, — при этом Шиваев посмотрел на Виктора, который, как более молодой, то есть живущий в действительных реалиях жизни, должен с лёта понять, что к чему. И Виктор понял, и кивнул головой со скучающим видом. А М. М. тут же возмутился:

— Вы что же, закрыть дело хотите?

— Об этом речи нет. Но обидчика вашего отпустили.

— На каком основании?

— На законном. Подписка о невыезде.

— Это я знаю, об этом я в газетах читал неоднократно: раз уж выпустили кого, обратно уже не сажают!

— Ну, не всегда...

— Всегда! Учтите, я так этого дела не оставлю! Преступник будет наказан!

Виктору было неловко за отца, а Шиваеву стало скучно. Он понял, что перед ним типичный скандальный пенсионер. И разговаривать с ним нет ни смысла, ни интереса.

— Всё, — сказал он. — Извините, у меня много дел.

М. М. задрожал губами, но сдержался. Неожиданно успокоился и сказал вполне разумным голосом:

— Хорошо. Мне бы только его заявление посмотреть или объяснение, как это называется... Интересно, как он оправдывается?

— Да тут и смотреть нечего! — Шиваев перевернул на столе папку с делом, чтобы М. М. мог прочесть, и ткнул пальцем.

М. М. прочел как-то уж очень быстро и торопливо сказал сыну:

— Пошли.

В коридоре спросил:

— Бумага, ручка есть?

— Зачем?

— Есть или нет?

— В машине.

— Пошли.

В машине М. М. продиктовал сыну адрес и телефон Карчина, которые были указаны в бумаге, больше его там ничего не интересовало.

— Для чего это тебе? — спросил Виктор.

— Если не добьюсь правды по суду, буду добиваться частным порядком.

— Как это?

— Если ты действительно не понимаешь, объяснять бесполезно! А если ты притворяешься, что не понимаешь, то объяснять еще бесполезней! И вообще, кто ты? За кого ты? За что?

— За животных, — ответил Виктор. — Профессия такая.