Линия красоты - Алан Холлингхерст Страница 50

— Не волнуйся, ее долго не будет, — вполне искренне ответил Рики и, видимо почувствовав необходимость добавить капельку лжи, прибавил: — Она поехала навестить дядюшку Найджела.

На Уани это известие явно подействовало: он кашлянул, полуобернулся на сиденье и сказал:

— Это хорошо.

Нику вдруг стало тяжело и неловко, и, доехав до конца аллеи, он свернул не направо, к городу, а налево, вверх по холму, к Хайгейту. Объясняться, по всей видимости, нужды не было — Уани не следил за дорогой, а Рики с его терпеливой полуулыбкой было все равно, куда его везут — но Ник сказал:

— Хочу кое на что взглянуть.

Взлетев на вершину холма, он повернул налево, и автомобиль помчался по дороге, по обе стороны затененной деревьями. Ник точно помнил, что никогда прежде здесь не бывал — только мечтал побывать, взглянуть на дом, где жил и умер Кольридж… но сейчас, глядя сквозь зелень листвы, как проносятся мимо аккуратные кирпичные домики за высокими заборами, и дальше — георгианские здания с каретными дворами и высокими лестницами, он чувствовал, как будто уже был здесь, приезжал сюда в какой-то забытый вечер, испытывал здесь что-то навек утраченное, невосстановимое.

— Здесь жил Кольридж, — объяснил он с подчеркнутым пиететом, предназначенным для Уани, чтобы поразить его и пристыдить.

— А-а, — ответил тот.

— Хочу взглянуть на старый дом Федденов. Это мои друзья, — объяснил он Рики. — Кажется, номер тридцать восемь…

— Это шестнадцатый, — сказал Уани.

Феддены любили с ностальгией вспоминать о «хайгейтских деньках», и когда Джеральд описывал их старый дом, в голосе его слышалась добродушная мечтательность, с какой принято вспоминать молодость.

«Милый дом», добавляла Рэйчел: там она вырастила детей, и фото Тоби и Кэтрин, десяти и восьми лет, на ступеньках крыльца, и сейчас стояло в серебряной рамке у нее на туалетном столике. Для Ника этот неведомый дом — первый дом его второй семьи — был окружен смутной романтической дымкой. Теперь перед домом номер тридцать восемь лежали сложенные огромной грудой стройматериалы, а в садике расположился переносной туалет.

— М-да… — сказал Уани. — Ладно… — И, обернувшись к Рики и послав ему ободряющий взгляд, на случай если ему стало скучно, добавил: — Не много же от него осталось.

Перестройка дома больше напоминала разрушение. Побелка со стен была почти сбита, сквозь нее жалко проглядывал обнаженный кирпич. Парадная дверь распахнута. У калитки, на чудом сохранившемся островке побелки, намалеван черный указующий перст и слова: «ДЛЯ РАБОЧИХ», а ниже какой-то остроумец пририсовал красной краской стрелку, указывающую в другую сторону, и надписал: «ДЛЯ Б…ДЕЙ».

— М-да, — снова сказал Уани.

Из парадной двери вышел рабочий в комбинезоне и голубом шлеме, уставился на них оценивающим взглядом, словно сторож, решающий, впустить этих или лучше не пускать. На лице его читалось: много, мол, вас таких вокруг Лондона шляется на шикарных тачках, как деньги достаются, не знаете, только и умеете, что швырять их на ветер… это выражение лица могло бы обернуться и завистью, и презрением, но так и осталось скукой. Ник приветливо кивнул рабочему; тот повернулся и растворился в доме. Нику было тяжело и печально, и вдруг почему-то показалось, что рабочий знает, чем они займутся всего каких-нибудь полчаса спустя.

Полчаса спустя они еще ползли по Парк-лейн. Дорога, шедшая круто под гору, здесь, у подножия холма, была перегорожена: шли ремонтные работы, и приходилось двигаться в объезд по шоссе. Грохочущие грузовики теснили «Мерседес» к обочине, обгоняли, презрительно обдавая беззащитных пассажиров вонючим дымом, и мчались вперед, к отелю «Хилтон», где четыре дороги сливались в одну. Ник однажды был вместе с Уани в «Хилтоне», в баре на последнем этаже: отец Уани любил водить туда гостей, явно не догадываясь о кричащей вульгарности этого места, и было что-то трогательное в том, как Уани гордо платил за коктейли и с видом юного короля оглядывал из окна парки, дворцы, меха и бриллианты лондонской ночи. А теперь они оказались напротив этого отеля в пробке, потные, полузадохшиеся, не в силах двинуться с места. От вони Ника начало подташнивать: он злился и в то же время чувствовал себя виноватым — ведь это он вел машину. Лицо Уани напряглось, он плотно сжал губы. Даже Рики начал шумно вздыхать. Уани перегнулся назад и положил руку ему на колено; Ник видел это в зеркале. Он попробовал завести разговор: однако Рики оказался молчалив, лишен собственного мнения едва ли не по всем актуальным темам и на удивление нелюбопытен. Сам он работал на складе, бросил, сейчас не занимается ничем и вряд ли найдет работу, даже если захочет — три с четвертью миллиона безработных, это ведь не шутка (тут он улыбнулся). Он не пил, не курил и никогда ничего не читал.

— Хочешь, сходим в кино, — лукаво предложил Уани, и Рики ответил:

— Ладно.

О девушке Рики Ник больше не спрашивал, и Рики, казалось, сам о ней забыл. Когда они ехали по Найтс-бриджу, Уани спросил:

— Как зовут твою девушку?

— Фелисити, — ответил Рики. Они как раз проезжали мимо цветочного магазина с вывеской: «Цветы Фелисити».

Уани повернулся и заметил с улыбкой, от которой у Ника что-то сжалось внутри:

— Повезло твоей Фелисити.

— Это уж точно, — ответил Рики.

Когда они добрались до Уани, в офисе уже никого не было, все разошлись, и они сразу поднялись наверх, в квартиру: Уани — впереди, Рики — за ним, а Ник, снедаемый внезапной ревностью, замыкал процессию. Он словно снова оказался на первом свидании — только теперь в игре участвовал третий, соперник и критик. Противно было думать, что этот незнакомец узнает все о склонностях и пристрастиях Уани, и особенно злило то, что раскрывать эти тайны придется ему самому. В другое время, в другом месте он с удовольствием потрахался бы с Рики, но мысль о том, что Рики станет свидетелем и участником их любовной игры с Уани, казалась невыносимой. Или, может, ничего такого и не будет? Может, они просто немного подурачатся втроем? Он прошел через комнату и положил ключи от машины на стол — а когда обернулся, Рики и Уани уже целовались взасос, без единого слова, жарко и влажно, не обращая внимания на ниточки слюны изо рта. Ник судорожно рассмеялся и отвернулся: ему стало так горько, как, кажется, не бывало с детства.

Он достал с полки «Стихотворения и пьесы Аддисона» в кожаном переплете и извлек припрятанный грамм кокса — все, что осталось от четверти унции, купленной на прошлой неделе. Присел за кофейный столик, смахнул пылинки с его гладкой поверхности. Новый номер «Харпера» был открыт на «Хронике Дженнифер», и Нику бросилась в глаза фотография: мистер Антуан Уради и мисс Мартина Дюкро на майском балу у герцогини Флинтшир. В блестящей глянцевой странице отражались две бледные целующиеся тени. Совсем как в фильмах Уани — не в тех, которые снимал он сам, а в тех, которые любил смотреть. Лучше к ним присоединиться, подумал Ник. Самому ему зрелище мужчины, стоящего на коленях и поочередно сосущего то один, то другой член или пытающегося взять в рот оба сразу, казалось невыносимо вульгарным, однако он чувствовал, что Уани это нужно. Втянув в себя тонкую белую дорожку наслаждения, он повернулся к Рики, который уже расстегивал на своем любовнике тяжелую пряжку ремня.