Беззвездное море - Эрин Моргенштерн Страница 50

Старший сын кузнеца многие годы оставался дома и мечом пользовался, участвуя в поединках. Был он в этом хорош и заработал немало денег. Накопив сбережений, решил он отправиться в заморский вояж и взял с собой меч в надежде отточить в путешествии свое мастерство. Перенимая приемы оружейного боя у экипажа корабля, он упражнялся на палубе в те дни, когда стояла безветренная погода, но однажды его обезоружили у самого борта. Меч его упал в воду, затонул и воткнулся на дне в коралловый песок. Там он торчит и по сей день.

Среднее дитя кузнеца, единственная его дочь хранила доставшийся ей меч в библиотеке, в стеклянном футляре. Она утверждала, что меч декоративный, память об отце, который был выдающимся оружейником, и что сама она никогда им не пользуется. Это была неправда. Поздней ночью, когда бывала одна, она частенько вынимала меч из футляра и упражнялась. Ее брат показал ей некоторые приемы боя, но в поединках именно этот меч она применять избегала. Она полировала его, наводила на него глянец, каждую царапину на нем знала. У нее пальцы чесались, когда меча не было рядом. Ощущение его рукоятки в руке было так естественно для нее, что она брала его с собой в свои сны.

Как-то ночью, сидя в библиотеке у камина, она в кресле уснула. Хотя меч находился в стеклянном футляре на полке неподалеку, задремывая, она держала его в руке.

Во сне она шла по лесу. Ветки деревьев никли под тяжестью вишневого цвета, фонариков и книг.

Она шла, чувствуя на себе взгляды множества глаз, но никого не видела. Опадающие лепестки кружили вокруг, как снег.

Наконец она дошла до места, где стоял пень, оставшийся от огромного спиленного дерева. На пне, окруженном свечами, горой были навалены книги, а поверх книг стоял улей, из которого капал на книги мед, хотя пчел нигде видно не было.

Только крупный филин сидел на крыше улья. Филин с оранжевыми глазами, в золотой короне. При приближении дочери кузнеца-оружейника пестрые перья его встопорщились.

– Ты пришла убить меня, – сказал Совиный король.

– Разве? – удивилась дочь оружейника.

– Они вечно отыщут способ меня убить. Вон, нашли меня здесь, даже во сне.

– Кто нашел? – спросила дочь оружейника, но Совиный король не ответил ей на вопрос.

– На мое место придет новый король. Приступай. Это твое предназначение.

Дочке оружейника ни чуточки не хотелось филина убивать, но, похоже, выхода у нее не было. Понять этого она не могла, но ведь дело-то происходило во сне, а во снах такие вещи имеют смысл.

Дочь кузнеца-оружейника отсекла голову Совиному королю.

Одним быстрым, уверенным взмахом, сквозь перья и кость.

Корона Совиного короля, позванивая, прикатилась к ее ногам.

Дочь кузнеца наклонилась, чтобы ее поднять, но корона рассыпалась в ее пальцах, оставив по себе лишь золотую пыль.

И тут она проснулась, по-прежнему в кресле у камина, в своей библиотеке.

На той полке, где хранился меч, на пустом стеклянном футляре сидел ржаво-охристый в белую крапинку филин.

Он остался с нею до конца ее дней.

Закери Эзра Роулинс словно окаменел в темноте. Вивальди слышен по-прежнему, но он не вспомнит, играла ли музыка в продолжение чаепития с разговором. Раздается скребущий звук, который означает, возможно, что это Аллегра отодвигает, вставая, свое кресло. Закери все ждет, когда привыкнут ко тьме глаза, но этого не происходит: мрак такой плотный, словно глаза ему завязали.

А вот этот звук – определенно щелчок дверного замка. Видно, вышла, оставила его торчать тут привязанным к креслу, но тут раздается другой звук, что-то падает на другой конец стола так, что тот всей длиной вздрагивает, а потом слышно, как что-то падает на пол и разбивается чашка.

Потом приближающиеся шаги.

Закери старается не дышать, но у него не выходит.

Шаги останавливаются рядом, и кто-то шепчет в самое его ухо:

– Ты ведь не думал, а, Эзра, что я позволю ей заговорить тебя до смерти?

– Что проис… – начинает Закери, но Мирабель шикает на него, шепча:

– Тихо, они могут записывать. Я вырубила свет, но аудио и камеры – это другая система. Спасательная миссия продолжается примерно так, как задумана, спасибо, что помог их отвлечь.

Одним движением она разрезает путы у него на правой руке, а потом с силой отодвигает кресло, чтобы освободить ему ноги.

Похоже, Мирабель умеет видеть в темноте. Она берет его за руку, и Закери чувствует, что ладонь у него потная, но не собирается из-за этого переживать. Он сжимает ей руку, и она отвечает тем же, и если надо принять чью-то сторону, то, как бы там ни было, он рад, что на одной стороне с королем чудовищ.

В коридоре свет уличных фонарей просачивается сквозь окна ровно в той мере, чтобы различать силуэты.

Мирабель за руку ведет его вниз по лестнице, потом налево за лестницу, они спускаются в подвал, и Закери чуть полегче от того, что он понимает, где вообще находится, хотя мало что видит. Сплошные тени, и лишь порой – лилово-розовый отсвет от волос Мирабель. Но, оказавшись в подвале, они не выходят в оледенелый, заснеженный сад. Нет, Мирабель направляет его в глубину дома.

– А куда. – начинает он, но она снова шикает.

Свернув в коридор и лишившись света, проникающего из сада, они оказываются в совершеннейшей тьме, и где-то в этой тьме Мирабель отыскивает и открывает дверь.

Сначала Закери думает, что это, наверно, одна из тех самых ее дверей, но, когда глаз немного осваивается, видно, что они по-прежнему в Клубе коллекционеров. Это помещение потесней, чем те, что наверху, и совсем без окон, а освещено допотопным фонарем, который венчает собой нагромождение картонных коробок, неровным огоньком выхватывая из мрака участки стен, сплошь покрытые живописью в рамах, будто это какая-то заброшенная картинная галерейка.

Дориан мешком лежит на полу рядом с коробками, без сознания, но, безусловно, дышит, и в сердце Закери словно разжимается то, что было раньше защемлено, хотя он даже не осознавал этого, так что теперь он даже как-то сердится на то, что из этого вытекает. Но тут его внимание отвлекает на себя еще одна дверь.

Да, посреди комнаты сама по себе стоит дверь в дверной раме. К полу она как-то присоединена, но наверху и по бокам у нее ничего нет, насквозь видны штабеля картонных коробок, сложенные у дальней стены.

– Так и знала, что она у них есть, – говорит Мирабель. – Прямо кожей чувствовала, что есть, но найти никак не могла. Непонятно, откуда они ее притащили, она не из старых нью-йоркских.

Дверь на вид прямо древняя, украшена медными шляпками гвоздей, узорно вколоченных по краям. Тяжелый, кольцом, дверной молоток свисает из клыкастой пасти тигра, ручка – массивная гнутая скоба. Такая дверь под стать какому-нибудь замку. Дверная рама не в масть, блестит лаком. Древняя дверь в новой раме.