Голая Джульетта - Ник Хорнби Страница 50

— Я… я слегка надеялась, что и ради твоей. Слегка надеялась, что ты пожелаешь полюбоваться на всех вместе.

Голос Лиззи звучал жутковато, после ухода Энни он будто стал ниже. Казалось, она репетирует роль в шекспировской пьесе с переодеванием в мужчину. К тому же она говорила тише, чем обычно, а самое неприятное — неестественно спокойно и безжизненно. У Такера от этого голоса мурашки по спине ползли. Ему казалось, что врачи врут и что он умирает.

— Почему ты так говоришь?

— Как?

— Будто готовишься к операции по смене пола.

— Тупое животное, — так же ровно и спокойно произнесла Лиззи.

— Уже лучше.

— Почему все на свете должно происходить ради твоей задницы? Можешь на минуту представить себе, что и кроме тебя на земле люди живут?

— Я просто полагал, что вы собираетесь из-за того, что я опасно болен. Но я вне опасности, и можно все забыть.

— А если мы не хотим все забывать?

— Ты от чьего имени говоришь? От всех? Представляешь большинство? Старших? Скажем, не думаю, что Джексон придает этой встрече такое уж большое значение.

— Положим, Джексон думает то, что ты ему велишь.

— Так и бывает у шестилетних. Твой старческий сарказм неуместен.

— Уверена, что выражу мнение большинства, если скажу, что всем нам пошло бы на пользу то отношение, которое досталось Джексону.

— Ну еще бы. Ведь жизнь у всех вас сложилась кошмарно.

Если этот разговор пророческий, то пророк ему попался вроде страхолюдных бородачей из Ветхого Завета, но ни в коем случае не мягкий, кроткий, незлобивый Иисус. Кротость — черта характера, плохо поддающаяся регулировке и управлению. Ее не вызовешь и не загонишь вглубь, не включишь и не выключишь по желанию. То же, в общем-то, относится и к отношениям в целом. У них своя температура, и в термостат их не засунешь.

— И поэтому ты считаешь себя невиновным?

— Если честно, то да, так оно и есть. Если бы я бросил вас сирыми и убогими, мне было бы гораздо хуже.

— Да тебе плевать на нашу жизнь.

— Не совсем так…

— Не смеши!

Такер и в самом деле полагал, что кое-что предпринял для устройства судьбы своих детей. Объяснить свои соображения Лиззи он, однако, не считал возможным, ибо не без основания опасался еще больше ухудшить ситуацию. Конечно, его отцовские труды — во всяком случае, до Джексона — заканчивались на том, что он оплодотворял более или менее привлекательных женщин, пользующихся успехом у мужчин. Затем его сдувало каким-либо ветром, а покинутые им женщины заменяли его кем-либо понадежнее и поуспешнее. Конечно, к этим женщинам приставали и неудачники, но они, наученные горьким опытом, более на всякую шваль внимания не обращали, останавливая выбор на солидных партнерах, способных обеспечить им и их детям безбедное и комфортное существование. Работали принципы дарвиновской теории, хотя неизвестно, что сказал бы Дарвин о предшествующих упражнениях этих женщин, приведших к их беременности. Для их объяснения инстинкт выживания явно не годился.

Солидный отчим — чем не гарантия оптимального развития ребенка? Куда лучше, чем детские фонды. Детские фонды детей калечат, а трезвомыслящие состоятельные отчимы обеспечивают и развивают. Правило не универсальное, но в случае Такера оно сработало. Даже для него какая-то отдача воспоследовала: вон, приемный папаша Лиззи его лечит за свой счет. Конечно, Такер не зарывался настолько, чтобы вообразить отчима Лиззи — опять забыл, как его зовут, — своим должником, но все же тому досталась в наследство от Такера прелестная готовая семейка… если отвлечься от некоторых несущественных деталей.

— Ладно, сдаюсь.

Что еще оставалось? Объяснение сложное, а позиция у него невыгодная.

Лиззи тяжко вздохнула:

— Так я и думала. Сейчас возникла уникальная ситуация, когда она тебя наконец может догнать…

Снова она скатилась на псевдомужской басок. Определилась бы с голосом, что ли.

— Кто, смерть?

— Жизнь! Ты научился от нее удирать и прятаться. А теперь ты лежишь в постели, и она может тебя наконец настичь.

— Считаешь, что больному такие мероприятия полезны? Помогают исцелению?

Хоть плачь, ей-богу. Ведь не симулянт же он все-таки. Любая неполадка с сердцем — штука серьезная. Ему покой и отдых требуются.

— Такие мероприятия полезны мне. Я ребенка потеряла, Такер, если до тебя не дошло.

Снова голос у нее сменился. Такер подумал, что, аккомпанируй он ей на гитаре, пришлось бы перестраиваться каждые пять минут.

— Я ж и говорю, что все это не ради меня.

— Совершенно верно. Это все ради нас. Но и тебе на пользу.

Может, она и права. Лошадиная доза целебного средства. Вылечит, коль не убьет. Были б деньги, он знал бы, на какой исход их поставить.

Лиззи вышла, и Такер взялся за принесенные Энни книги. Просмотрел аннотации и отзывы на обложках. Вроде ничего, читать можно. Нашелся, значит, хоть один человек в стране — даже в мире, — который для него пальцем шевельнул. Такер вдруг почувствовал, что ему не хватает этой женщины… или, может быть, вообще друзей, готовых о нем позаботиться. Вообще Энни оказалась намного симпатичнее, чем он ожидал, хотя женщины вроде нее обычно не верят, что могут потягаться с такими, как Натали, знающими, какое магнетическое действие они производят на мужчин. Не доверяя своей внешней привлекательности, такие женщины ищут другие пути привлечения мужского внимания. Что касается Такера, то эти поиски увенчались успехом. Он вполне мог себе представить отдых в ничем не примечательном, но приятном приморском городке, прогулки с Джексоном и собакой… Собаку по этому случаю можно взять напрокат. Как бишь назывался тот фильм «английского» периода, в котором Мерил Стрип то и дело пялилась в морскую даль… Может, и у них в Гулнессе получится что-нибудь подобное.

Джексон вернулся из похода за игрушками с приобретениями, упакованными в здоровенный пластиковый пакет.

— Удачно? — спросил Такер.

— Ага.

— Что ты там набрал?

— Воздушный змей и мяч. Английский футбольный.

— Ну и ладно. Я думал, ты что-нибудь подберешь, чтобы было не скучно вечером дома.

— Натали сказала, что мы поиграем снаружи. Еще, может, даже до зоопарка.

— Ты и в зоопарк собираешься? С Натали?

— С кем же еще?

— Ты на меня сердишься, Джек?

— Да нет…

С того злосчастного момента, когда Такера прихватило, они толком и словом не перекинулись. И сейчас Такер не находил, что сказать, как сказать, да и не мог решить, стоит ли что-то говорить.

— А почему дуешься?

— Не знаю.