Туалетный утёнок по имени Стелла - Надежда Нелидова Страница 5

– Под насыпью, во рву некошеном,

Лежит и смотрит, как живая.

В цветном платке, на косы брошенном…

– блеснул эрудицией начальник «линейки», капитан Снежко.

Но это её уже утром нашли. А среди ночи пришлось откачивать особо нервную пассажирку. Её приспичило по нужде, и она, сделав дела, выбросила в коробку-урну подложку. А подложка возьми, зашевелись и скрипни-мяукни. Ну, мяукнула и мяукнула, мало ли котят выбрасывают. А там из тряпок выпростались, задрожали пружинками, замахали красные, сморщенные ножки и ручки.

Пассажирке – нашатырь под нос. И:

– Дура, чего орёшь как резаная, всех людей нам перебудишь!

Дитя – в медпункт. Даже по громкой связи среди пассажирок нашли кормящую мать. Найдёныш, вымытый под краном, запеленатый в чистое и тёплое, жадно насытился из чужой набухшей, равнодушной груди и уснул.

«Спокойная, здоровенькая», – сказала медсестра утром. И добавила, глядя прямо в глаза капитану Снежко, нужны ли вокзалу и железной дороге проблемы?

Проблемы ни вокзалу, ни железной дороге были не нужны. Возня, писанина, докладные, свидетели, статистика, хрен бы их побрал…

Насчёт мёртвой родильницы в морге всегда можно недорого сговориться: бомжей толком и не осматривают. Сваливают в братские могилы, водружают слепые жестяные пирамидки в углу кладбища – и с концами.

– Никто не узнает, – обещала медсестра. – Пассажиры разъедутся, да они и не сообразили ничего. А я отнесу в Дом малютки. Будто не на нашей территории, а в мусорном баке нашла.

Сейчас бы этот номер не прошёл – больно много полощется на ветру ушей, свисает до колен праздных языков, рыщет в поисках жареного репортёров. А тогда вокзал был – единое целое, монолит. Могила.

А через годик глянь – тётя Катя не поверила своим глазам. Под буфетным столиком сидело белокурое, до невозможности грязное дитя и грызло яблоко. Впрочем, тут же прибежала медсестра, яблочный огрызок выбросила и увела девочку в туалет мыться.

Оказывается, пока тёти Кати не было (гуляла в отпуске), медсестра вернула девочку и повинилась перед суровым женским коллективом. Что ни в какой приют отдавать найдёныша не собиралась.

Она когда-то работала в Доме ребёнка и знает, какие заторможенные, со стеклянными глазками, трёхлетки оттуда транспортируются в детский дом.

В сердцах выкрикивала, что работать там могут только фашистки и женщины с куском льда вместо сердца, потому что невозможно выдерживать изо дня в день вопросительные взгляды подкидышей.

А нормальные женщины в этом концлагере для детей работать не могут – а с рёвом бегут, потому что удочерить и усыновить всех сироток физически невозможно.

Вот и она, медсестра, в своё время сбежала, несмотря на хорошую зарплату, разные льготы и раннюю пенсию. И бесплатный массаж, и зубное лечение, и каждый вечер уносимое домой в сумках детское питание, и дефицитные витамины, и фрукты, и кефир, и прочие поблажки.

Бездетная медсестра – она как планировала? Хотела с помощью знакомой акушерки сымитировать задним числом собственные беременность и роды. Но, во-первых, старая акушерка наотрез отказалась участвовать в должностном преступлении: оно ей надо, у неё пенсия на носу?

А, во-вторых, муж подулся год, а потом встал на дыбы, оря: «Или живёшь со мной, или выметаешься с выблядком».

Дескать, подумала ли дура жена, какие гены заложены в девчонке, если у матери документов при себе не было?! Тогда как даже у последней нищебродки и шлюхи имеется «пачпорт» или хотя бы справка из мест отдалённых.

А она, медсестра, уж прикипела к дитю. Хотите верьте, хотите нет – вот такую ахинею она всем на уши навешала.

И такая Маугли поселилась при вокзале. А точнее, при вокзальном женском туалете – чтобы лишний раз не мозолить глаза блюстителям порядка. Потому что хоть и устная договорённость имеется – да ведь все эти мужики такие падлы и козлы, от них любой пакости можно ждать.

А так как туалет был вотчиной тёти Кати, да и свободного времени у неё было достаточно – она больше всех и кохала беляночку, и игралась в ладушки, и делала козу. Кормила тем, что приносила сердобольная буфетчица, да и баловали вокзальные служащие домашними печёными вкусняшками.

Так что когда я впервые увидела «дочь полка» – это была купающаяся во всеобщей любви, жизнерадостная пампушечка с пузатыми диатезными щёчками, с ротиком в вечных засохших разводах от шоколада, пирожных и джемов. Пластиковые стаканчики с джемом входят в дорожный набор, и ими всегда были набиты карманы проводниц.

Купали девочку в раковине – не общего пользования, упаси Бог подхватить заразу. Просто на самую глубокую и дальнюю фаянсовую ёмкость тётя Катя повесила картонку «Не пользоваться! Кран не исправен!» – и для верности замотала в полиэтилен.

В утренние и вечерние часы туалет закрывался на уборку. Тогда раковина разматывалась из полиэтилена, затыкалась пробкой. Набиралась водой с обильной детской пеной… Время от времени, по мере остывания, доливалась горяченькой.

И девчонка резвилась там часами. Пускала по волнам кораблик-мыльницу. Играла пробкой от шампуня и резиновым пупсом. В восторге хлопала пухлыми ручонками и разбрызгивала воду на полтуалета.

– Ишь, изварлыжили, балованная какая девочка! Я вот те – по толстой-то попе! – делала вид, что сердится, тётя Катя.

А сама, вместо шлепка, тёплой любящей рукой намыливала жирную спинку в ямочках, мыла нежные лопаточки и, не удержавшись, подхватывала и чмокала красную распаренную заднюшку. И – заворачивала в пушистое, заботливо нагретое на трубе центрального отопления полотенце.

Вот за эти бултыхания и любовь к воде сиротка получила прозвище «Туалетный утёнок». Да ещё за то, что все над ней сюсюкали: «Ути, какая у нас девонька хоёсенькая! Ути, какая беленькая!»

– Гадкий ты утёныш, весь в болячках. А вырастешь и будешь принцессой, прекрасным лебедем, – приговаривала тётя Катя.

На общем вокзальном совете искали девочке имя. Почему-то все норовили дать экзотические и иностранные, заковыристые имена: тогда по телевизору шло много бразильских, мексиканских сериалов.

Сантехник предложил назвать Стеллой. Будто бы так называется известная марка итальянского туалетного гарнитура: биде, унитаз, смеситель, кабинка для душа… Всё «изячное», дорогое, красивое и качественное.

Для меня до сих пор вот что осталось мучительной, необъяснимой загадкой. Как, при такой любви, никто не взял, не удочерил, не узаконил ребёнка? Неужели из ревности, чтобы не лишаться общей живой игрушки? Как это жестоко!

Однажды после бессонной очи в поезде я, не выспавшаяся, с опухшими глазами, пришла в вокзальный медпункт. Там любезничали аптекарша и капитан Снежко. На меня недовольно оглянулись.

Со стола тут же исчез флакончик медицинского спирта, валялась лишь половинка гематогена, которым закусывали. Потому что я человек хоть и свой, но с тараканами в голове, как все газетчики: распитие на рабочем месте и всё такое. Потом вставлю для красного словца…