Храпешко - Эрмис Лафазановский Страница 5

Храпешко — не глупый человек.

О, нет!

У него врожденный инстинкт выживания.

И потому он передал свою судьбу в руки Господа.

В глупых рассказах про потерявшихся иностранцев потерявшийся, как правило, остается у нового хозяина. Так же поступил и Храпешко. Главной его целью было выучиться языкам — и как можно скорее.

Конечно, к этому его принуждали обстоятельства, но он и сам был удивлен, как быстро он научился, вдруг осознав — как во сне — что он говорит на этих языках. Таким образом, одной заботой стало меньше.

Как только стаяли высокие сугробы, показались знакомые картины. Из-под снегов, тут же, рядом с озером, стали медленно появляться сухие лозы, похожие на высохшие руки.

Храпешко радовался неимоверно.

Он как будто увидел знакомых и говорил себе, что вот это разбойник Юсуф, а это пьяница Бимбо, потаскуха Маре, вот старики и старухи, греющиеся на солнце. А вот это — дети, которые все время плещутся в Вардаре, а вот и невеста…

Он побежал к ним, глубоко дыша своей широкой и сильной грудью, и бросился им в объятия. Но на этот раз он не стал вытаскивать свои ножницы, а начал обнимать ветви, гладить их и петь им старинные македонские народные песни. Виноградные ветки были счастливы, что на этот раз никто их не обрезает, и старались погладить его по лицу и телу. Но радость их была недолгой.

Сверху, с пригорка, на Храпешко с недоумением смотрел Паскаль, вертя головой то влево, то вправо, говоря себе: «Господи, спаси и сохрани!»

А потом.

— Я думаю, что тебе пора приняться за работу!

Храпешко не стал ждать, чтобы ему сказали два раза.

Много раз, это пожалуйста, но не два раза. А в случае, если кто-то и хотел что-то сказать во второй раз, у него на это не было времени, потому что Храпешко брался за работу сразу, чтобы не сложилось впечатление, что он ленится. Таким образом, чтобы избежать недоразумений, он не стал ждать, когда ему скажут еще раз. В голове у него помутилось, кровь бросилась в лицо. Руки его налились силой. Он принялся обрезать ветки и приводить в порядок виноградник так умело, как могут только люди, которые занимались этим всю жизнь.

Храп… храп… храп!

Храпешко очутился внутри сплетения веток, хлеставших его по лицу. Паскаль присоединился к нему, делая то же, что и он, только гораздо медленнее. Но тайно он пытался соревноваться с Храпешко.

— Мы, швейцарцы, всегда были солдатами. И всегда воевали, — кричал Паскаль, в то время как слева и справа от него падали мертвые и сухие ветки. — Мой дед участвовал во всех сражениях французов против немцев, против русских и против самих французов. Мой отец… храп… храп… боролся за независимую Швейцарию и много раз был ранен в сражениях… храп… храп… и у меня есть несколько ран, полученных, когда я пытался расширить мою страну еще на несколько кантонов.

Чтобы было ясно, о чем идет речь, Паскаль показал глубокий шрам на левой руке выше предплечья, из-за которого рука у него двигалась с трудом. Потом он стал объяснять, что рану он получил в короткой схватке между либерально-демократическими силами и католическими кантонами, которые были против идей пересмотра Федерального договора. Или что-то вроде этого. А его отец, между прочим, лично воевал на стороне французов против генерала Суворова. Он и сам из семьи военных, но теперь, после того, как воцарился вечный мир, стал заниматься виноградарством.

— Ага, — кивнул головой Храпешко.

Потом, вспотевшие, они сели на землю между обрезанными и изуродованными ветвями.

— Мы выиграли эту битву!