Мой милый Фантомас (сборник) - Виктор Брусницин Страница 5

— Ну а как у тебя в хозяйстве — есть какие… (Миша повилял ладошкой) события из ряда вон. — Налил вдогонку.

— Нок неуж! — незамедлительно обхватил резервуар Гера. — Два бидона сперли… Да хрен с имя. А соляру на генератор опять вовремя не поставили, насос мимо, говно от коров пришлось самим лопатить. Механики не дают, шкуляли соляру по деревне — за телочку у Данилыча наробили.

— Дела… — квело согласился Миша. Поморгал. — Нет, я про стадо, — виновато хихикнул, — про Матильд (всякую корову Гера отчего-то величал Матильдою) — тут книженция попалась, оказывается, организованная жизнь.

— Ты насчет Антея ли-чо-ли?… — сходу осознал подследственный, у Мишки смущенно ерзнула щека. Гера выплеснул дозу из стакана точнехонько себе в горло, сунул в нос замурзанный конец рукава, шумно втянул воздух. Грубо отодрав зубами кусок хлеба, забубнил: — Лешая скотина. Ночью, слышь-ко, зашуршит, затрется о тёс, и вся ферма пошла ходуном. А этот замолкнёт и ушами лупат.

Миша впялился.

— Иди ты!

— Крест на пузо! Опеть жа мычит, ровно песню поет. И копытами скёт впопад — будто барабан шшолкат. Дело нечистое… И ты понимаш, ни одну корову не покрыл — тот еще вельможа. Председатель на Колчина буровит, деньги-де в прорву, а тот руки разводит. — Гера виртуозно свернул из «Пионерской правды» махорку и радостно скривился в пахучем облаке.

За окном прогудел далекий сигнал паровоза. Отчего-то овладело гораздое чувство уюта. И тут смуглое помещение вдруг озарилось. «Ё-моё, а Машка-то музыку любит, вестимо, — резко екнуло в натуре сыщика. — Про Аиста великолепно натурально исполняет…» И стукнуло. Мать твою, да ведь и Сенька певец был известный. Более того, они с Марией не раз в самодеятельном концерте дуэтили… Миша даже стакан, торчащий подле лица, опустил, вылупив без адреса изумленные глаза.

— Этта леща имал у запруды, — оживил Гераська. — Красноперая тожо. Эх бы сеть… Вот у Сеньки бредень — пропадет зря.

— Я к карьерам ходил, карася брал на морду.

— А бражка-т у меня имеется, ты не скучай.

Миша бодро разлил остатки водки.

— И как ты тут, Гера, живешь?

— А чего — живу, хлеб жую. Мухи, дух? Так дух-от кондовый. Назём, он кальцию дает, а кальция — кость, фундамент. Без фундаменту крыша худа.

— Откуда столь необходимые сведения?

— Колчин бает… И других не последних разумем.

Гера встал, потянулся в некую нишу в стене и хлопнул об стол талмуд. Миша удивленно воззрился в книгу «Французская революция». Гера поразмышлял и ахнул еще одну, при этом лихо ляпнул: «Вуаля». Эта произносилась — «Капитал»… Миша несколько втянул голову, потрогал фолианты для достоверности и вытаращился на пастуха:

— Да ты грамотой-то ежели например — обладаешь?

— Не сомневайся. Вот матушка тебя родила, кормила, пестовала… ну там школа, партия и прочая мудо — дебет. А как людям соответствуешь — кредит.

— Эка! — Миша имел сморщенный лоб. Тут же, впрочем, приобрел недоверчивый взгляд, обстоятельно ощупал помещение. — Гляжу, однако, газет, приемника нет. — Осторожно спросил: — Ну, кино про Фантомаса смотрел, допустим?

— Это ты про карточки?… — (Миша шмыкнул: второй раз каналья сходу расшифровал происки.) Пастух хитрым оком воззрился в собеседника. — А хошь намек? С конца надо заходить.

Михаил стушевался: неужели действительно Герка разоблачил следовательскую сущность собутыльника? Не может быть.

Прощелыга тем временем обострил взгляд.

— Вернее так, начать надо с имени («Проклятье!» — сверкнуло в Мише). И с конца.

— Не понимаю, о чем ты! — попытался откреститься разведчик. — Да и какая мне разница — все это шалости, муть. Что насчет бражки?

— А ты все ж подумай… — наставительно буркнул Гера и полез в закрома. И уж усевшись обратно, внимательно разливая влагу по емкостям и скорчив улыбку во всю рожу, произнес вкрадчиво: — Я, брат, арию Германа-т еще сполню, за душу ущипну…

Оно и дальше Герасим все аккуратней вводил в недоумение. Вот, скажем, его рассуждение: «Ну, а если ты, на подобии, помер? Вот что я тебе, товарищ мой, заверю. Смерть — штука склизкая, не каждому по плечу». Раз, перед тем как умять очередную порцию, омахнулся крестом и восклицал вполне истово: «Воздвигни мя, господи, во гресях всяческих люте расслабленного!» И уж совсем аховое, которое выдал гражданин на последующий вопрос Миши: «А в бога ты, предположим, веришь?»

Герасим хватил, грозно подышал и лукаво улыбнулся:

— Господь — он, дело прошлое, существует, только к люд я м никакого отношения не имеет… — Теперь важно расправил плечи. — Поясняю ситуацию. Бог, парень, это время. Оно как обстоит вещь? Время всевластно — раз, бесстрастно — два, необъяснимо — следующее. А главное, брат, все умещает… Время — творец абсолютный, им созданы и ведомы крайние категории — жизнь и смерть. Бог, он… рогатый, а человек — круглый. Однако для размера ты плесни, душа ибо киснет… — По воспитию, еще и добавил, глубокомысленно, как натуральный паяц, подняв палец: — Раки, они, приятель чудесный… зимуют.

Под закатное очарование сельчане наблюдали: Миша зигзагообразно подступал к дому. Был порядочно пачкан коровьим делом, плюхался, видать, на лепешках. Без кепки — не иначе утерял.

…Ночью приснилось. Миша чинно ступает с Марией по далеко не безлюдной улице, рука прелестницы преданно покоится на локте кавалера.

— Чертовски приятный денек, ты не находишь? — лениво бросает Миша, пользуясь словарем Рекса и витиевато пуская дымок сигареты «Джебел» (угощали в милицейские годы, не беспокойтесь).

— Ах, мне страшно к лицу кофточка, которая ваш подарок.

— Как тебе понравится, если мы припозднимся на танцы, поскольку заглянем в магазин — отовариться кульком пастилы.

— Если вам будет угодно, Михаил.

Они проходят мимо избы бабки Фисы, ворот, амбара. Вдруг из проулка выскакивает Антей и на оперный фасон блажит человеческим голосом:

— Кто может сравниться с Матильдой моей!!

Машка грохается в обморок, бык бросается прочь, а Миша, разрываясь от одновременного желания пуститься за обидчиком и поплевать в лицо любимой, дабы охладить зной испуга, делает дедуктивный поступок — закуривает. Говорит: «Я не из пугливых», — и, размыслив, постановляет, что происшествие просто так оставлять нельзя. Не успевает докурить сигарету, откуда ни возьмись появляется Герка, глядит на парня со звериным оскалом, замахивается длиннющим кнутом, грозно цедит: «Сеть Уха ты не получишь. Тожно у меня отведаш…» — и, изобразив восьмерку, сильно бросает вперед руку. Обрыв…

Миша резко проснулся, грудь томило холодом. Гулко моталось сердце, держал распахнутые глаза — терзала мгла. Голова налилась темным сознанием — политика Антея стала очень ясна. «Быка немедленно арестовать!» Миша повернул голову, к окну приник жидкий рассвет. Отвернулся, воспаленные мысли постепенно унялись, но мерзкое нытье в мозжечке расторопно осваивалось. Парень угрюмо всунулся под одеяло, однако сон не брал. «Герка, черт — что-то в нем есть странное… Начать надо с имени. И с конца. Хм… И это — про арию, смерть…»