Русская красавица. Антология смерти - Ирина Потанина Страница 5

Мужичок благодарно брал платок, утирал разбитую физиономию и плакался.

— А я ж за правду! — причитал он, — Я ж за справедливость! А они… Спасибо, брат. Ты — настоящий человек!

Дальше следовали долгие уверения во взаимном уважении. Пережитый совместно коллективный психоз, к счастью отпустивший толпу после первой же крови (а бывает, что и не отпускает), сроднил их. Мужик-разжигатель — подсознательный мазохист, мечтающий, чтобы его побили и пожалели потом, — прослезившись от счастья, долго жал руку Рыжего, который, если и был нормальным человеком до этого инцидента, то теперь уже вряд ли отделается от лейбы постоянного клиента коллективного озлобления.

С тех пор я всерьёз опасаюсь заразиться и стараюсь ни с кем не контактировать во взрывоопасных обстановках. Бог его знает, чем это может кончиться, и отчего может вдруг зародиться коллективный психоз.

Мальчик, что предлагал зажигалку, давно уже докурил и прошёл в вагон, а я всё рассуждаю о его бесполезности и неуместности в моей жизни. Ну, ни дура ли? Говорят, к старости человек становится невыносимо сварлив. Может, несмотря на отмеченное недавно тридцатилетие, меня настигла скоропостижная старость? Когда всё, включая тебя саму, начинает активно не нравиться — время сменить мир. /Мне кажется, меж вас одно недоуменье/, — написал современникам Анненский и через неделю умер от сердечного приступа.

… Поездка обошлась без эксцессов. Всплеск эпидемии на этот раз случился где-то в другом конце электрички, о чём я могла судить только по взволнованным парням в форме, промчавшимся транзитом через наш вагон.

Для себя проблему ночных похождений на вокзале я давно решила, путём полного в них неучаствования. Вот уже несколько лет я сходила с электрички и, когда все шли на вокзал, шагала в обход по рельсам — к завокзалью. Там, заткнув нос и внимательно смотря под ноги, я пробиралась по хроменькой тропинке между забором и чащей кустов. Потом выходила оттуда на проезжую часть, и шла домой. Четыре часа пешей прогулки, и я в горячей ванне. На этот раз всё могло окончиться куда плачевнее. Проходя мимо китовьей головы электрички, я вспомнила вдруг о загаданном даре, содрогнулась, потом взяла себя в руки. Скептически хмыкнула, посмеявшись над собственной впечатлительностью. И вдруг…

Отчаянный вой раненого зверя заставил мир содрогнуться. Я в панике обернулась. Ревела электричка. Нападала, и ничего хорошего её налитые потусторонним злым светом глаза не сулили. А шпала-предательница уже всё решила. Схватила. Зажала щелью каблук, и не отпускала. Я только охнуть и успела. Чьи-то горячие ладони подхватили за талию, подняли легко, сдёрнули с рельс. И тут же пыльным ветром по лицу захлестал гнев промахнувшегося монстра. Электричка мчалась мимо. Я застыла, обеими руками вцепившись во всё еще держащие меня за талию горячие ладони и осознавала происходящее. Фух!

— Испугались? — электричка давно уже промчалась мимо, а я всё не двигалась. Мой спаситель тоже не спешил менять позу. Спрашивает заботливо. Бархатным голосом. В волнении глажу его ладони, переполняясь вдруг благодарностью к этому благороднейшему человеку. Успел, сориентировался, вытащил из пасти чудовища. Заметил, не прошёл мимо равнодушно, как прошёл бы любой из пустых обитателей вокзала…

— Успокоились? — шепчет мне он.

Ну что тут ответишь? Не про монстра же озлоблённого рассказывать? Не объяснишь же, что электричка заразилась импульсом общего раздражения и, взбесившись, решила отомстить мне за то, что я заразы этой счастливо избежала.

— Немного, — отвечаю. В конце концов, я женщина, имею право и попереживать, — Электричка обычно долго стоит и с места не трогается. Я не ожидала.

— Нельзя так. Задумчивая вы больно, как я погляжу…

— У меня каблук сломался, — бурчу расстроено, забыв напрочь о всяких там горячих ладонях и благодарности. Рассматривая шпильку. Жалко. Сапоги классные были. Обеспечивали мне шикарные ноги в юбках любой длинны.

— Я — Паша.

Переключаюсь на своего спасителя. Ну, надо же! Шарахаюсь, узнав. Тот самый кучерявый, что так не понравился мне в вагоне. Широкие плечи, тонкие ноги, улыбка открытая, чуть насмешливая… Приятный, но молодой совсем. Вот вам и рассуждения о бесполезности случайных встреч! Ведь, если б не заинтересовала я его в вагоне, не пошёл бы он за мной, и валялась бы я сейчас раскуроченная вдребезги твердолобым ударом озлоблённой электрчики. Век живи — век отношение к ближним переоценивай.

«Буду, буду переоценивать», — заверяю себя мысленно, — «Главное «век живи». Жить приятно!»

Недавняя близость смерти наделила меня вдруг необычайным жизнелюбием.

* * *

Оказалось, живём мы практически рядом. Столичный мальчик Пашенька всю жизнь провёл в том районе, где я сейчас обитаю, но понятия не имеет, как туда среди ночи добираться. Он был у знакомой.

— Просто подруги, бывшей коллеги, — с нажимом и оправдательной интонацией поясняет он, хотя я не о чём таком не спрашивала. Смешной! Небось, считает, что я мучаюсь сейчас страшными подозрениями: «Чем это занимался мой случайный провожатый со своей знакомой в столь поздний час?!», — Да. В общем, навещал я знакомую, а потом вот домой погнал. А электричка возьми, да опоздай…

— Четыре часа ходьбы и мы возле «Чайки», — доказываю необходимость идти пешком, — Это если заблудившуюся маршрутку по дороге не встретим.

Он не спорит. Хотя видно, что к названной мною длительности пути относится недоверчиво.

Когда-то мне тоже казалось, что домой от вокзала и за день не дойти. Но потом эксперимент убедил меня в обратном. Свинтус сидел дома на телефоне с картой города. Я звонила с каждого встречного автомата и уточняла, куда нужно идти дальше. Как настоящий стратег, Свинтус выбрал самый короткий, но в практической жизни непригодный путь. В результате домой я явилась вся перепачканная, с порванными колготками — шла напрямик через заброшенный парк. А потом оказалось, что парк этот можно обойти по параллельной улице. Так и выработался оптимальный маршрут.

— Что ж я вас не видел раньше? — Пашенька вышагивает рядом, а я всё пытаюсь приноровиться к его широкому шагу и своему сломанному каблуку, — Давно, говорите, у нас живёте? Я же с детства всех, кто на районе гулял, знаю.

— Выходит, во времена твоего детства я уже «на районе» не гуляла, — смеюсь.

— Чего это? — обижается, — Мне, между прочим, двадцать шесть! Это я выгляжу так. Меня всегда за пацана принимают… И вы вот тоже так выглядите…

— Как пацан? — наигранно возмущаюсь я и смеюсь.

Понимаю, что Пашенька ожидает признания о моём возрасте, но молчу. Смешно наблюдать. Он всерьёз встревожен. Всматривается мне в лицо украдкой. А вдруг он чего-то там не заметил, а потом выяснится, что мне лет пятьдесят? Одно дело с девчонкой своих лет по ночному городу пройтись, другое — старуху, пусть и хорошо замаскированную, выгуливать. Ещё увидят те, кто старуху эту знает, засмеют… Эта его тревога в сочетании с таким несуразным, но милым «вы» очень мне нравится. Пусть мир наш пустой и глупый, зато забавный до невозможности… И плевать я хотела на все его угрозы и предчувствия, одолевающие меня последние дни. Всё это можно смело списать на переутомление — сверхстрашного ведь ничего не произошло. Мерзкое было — ЗолотаяРыбка, там, со своей сумочкой, источник с моим загадыванием… Гадкое было, жуткое — нет. Отмахнулась я от предчувствия и отвлеклась на текущие события. Пешие прогулки всегда излечивали меня от всего негативного.