Весна варваров - Йонас Люшер Страница 5

Водитель Саиды вместе с шофером автобуса обошел жестяного слона кругом, с видом профессионала осмотрел помятую решетку радиатора, вяло попытался передвинуть ближе к месту повисший бампер, а вдвоем они даже попробовали высвободить окоченевшую, торчащую прямо в небо верблюжью ногу. Обменявшись затем несколькими словами с Саидой, водитель вернулся к машине. Тяжело дыша, он занял свое место за рулем.

— Мне вовсе не свойственно, — говорил Прейзинг, — вмешиваться в чужие дела, однако горе и боль погонщика верблюдов тронули меня настолько, что я оказался не в состоянии соблюдать подобающую дистанцию и хладнокровие перед лицом этих смутных, мне все еще непонятных и совершенно чуждых событий, потому я и попросил водителя, кстати превосходно владевшего французским, разъяснить мне происходящее на дороге. Тот сообщил, что вся эта история до крайности неприятна, хотя погонщик сам виноват в своем несчастье, не зря же строжайше запрещается перегонять верблюдов по шоссе, а шофер автобуса, минуя вон ту вершину, увидел караван слишком поздно. Саида разгневана до предела. С одной стороны, автобус принадлежит Ибрагиму Малуку, кузену Слима Малука, а хозяин верблюдов вряд ли имеет страховку, с другой стороны, пассажиры автобуса — это гости из отеля месье Малука, и теперь они опоздают на авиарейсы домой, что впоследствии омрачит для них пережитую радость от пребывания в оазисе Чуб. Однако еще хуже то, что другие гости в оазисе сейчас понапрасну ждут оплаченной ими прогулки по пустыне, ибо караван как раз и находился на пути к отелю, а теперь нет никакой ясности в вопросе о том, кто в ближайшие дни возьмет на себя катание туристов на верблюдах.

Оба они глядели на дорогу, где верблюдов уже начали оттаскивать за ноги с проезжей части, а их владелец, усевшись в самой пыли и раскачиваясь всем телом, закутанным в белую ткань, безучастно наблюдал за происходящим.

Le pauvre, il est ruiné. Complètement [3]. Никогда ему не встать на ноги — таково было мнение водителя. Разом потерять всех верблюдов. Все средства к существованию. Источник дохода всего семейства. Complètement ruiné.

Прейзинг поинтересовался, какова же стоимость одного верблюда.

— Одиннадцать или, может, двенадцать сотен франков. Умножить на тринадцать.

Прейзинг произвел подсчет. Четырнадцать-пятнадцать тысяч. Получается, от этой суммы зависит жизнь погонщика, существование всей его семьи. Прейзинг полностью утратил самообладание.

— И вот в пыли передо мной сидит этот человек и оплакивает своих верблюдов, всю свою жизнь и пятнадцать тысяч франков. Пятнадцать тысяч — та самая сумма, которую Проданович однажды с гордостью назвал мне в связи с отчетной пресс-конференцией. Мой доход в компании. Пятнадцать тысяч франков ежедневно. Только за счет собственной доли. Не учитывая жалованья генерального директора, не учитывая других видов долевого участия, а также принадлежащей мне недвижимости и всего того прочего, что приносит прибыль. Пятнадцать тысяч франков в день, а этот человек из-за них разорен. Что же остановило меня, отчего я не открыл дверь машины, не подошел к нему и не дал ему денег на покупку новых верблюдов? Что же остановило меня?

Понятия не имея, что же его остановило, отчего он не вышел из машины и не дал тому человеку денег, в одном я не сомневался: причины он назовет мне тотчас. Прейзинг всегда находил обоснование для бездействия.

— Два обстоятельства, — заявил Прейзинг. — Проданович и Саида. Разве не сочла бы Саида подобный жест со стороны гостя личной обидой? Неподобающим вмешательством? Не тот ли человек, по отношению к которому я решил было проявить великодушие, своим безрассудством доставил ей столь многие неприятности? Что за впечатление сложится, если именно за это он будет мною вознагражден? Деликатная ситуация требовала более глубокого осмысления. И тут я вспомнил ежегодные заседания нашего благотворительного комитета под председательством Продановича: один процент прибыли мы жертвуем на проекты помощи нуждающимся и поддержку культуры. Но Проданович из года в год отказывается перевести в Африку хотя бы один-единственный франк. Этот континент, дескать, утопает в нашем попечительстве. Африка из-за наших субсидий лишилась дееспособности. Пусть африканский континент сам вытащит себя из болота за ушко сапога! Впрочем, как мне помнилось, Проданович имел в виду Африку к югу от Сахары. Но разве это не относится и к Тунису? Разве своими деньгами я не лишил бы дееспособности того человека? Не отнял бы у него возможность самостоятельно выбраться из нужды и, расправив грудь, собственными силами строить будущее? Правда, одного вида его трясущихся плеч мне хватило, чтобы понять: в этом случае помощь поистине необходима. И что там Проданович. И что уж за опасность подвести Саиду. Ничего мне это не стоит, я в состоянии почувствовать разницу. Итак, я принимаю решение. Разумеется, в кошельке у меня нет пятнадцати тысяч франков, а уж тем более — двадцати шести тысяч тунисских динаров. Пусть он просто запишет мне на листке номер счета для перевода этой суммы, не так ли? Но есть ли у этого человека банковский счет? Может, мне отправиться вместе с ним на ближайший верблюжий рынок и попросту купить ему тринадцать верблюдов? Вот только принимают ли к оплате на тунисском верблюжьем рынке кредитные карточки?

Внутреннюю борьбу прервала Саида, которая села в машину рядом с Прейзингом, кратко принесла извинения за задержку и отдала приказ двигаться дальше. В сумрачном настроении увозили Прейзинга прочь от потерпевшего крушение автобуса, от убитых верблюдов и от их несчастного владельца, чья судьба все еще очень его беспокоила. Вскоре, однако, показались вдали пространные финиковые плантации в оазисе Чуб. На ветру пустыни трепетали темно-зеленые кроны, а издалека казалось, будто волны кудрявятся на поверхности прохладного озера.