Дом ангелов - Паскаль Брюкнер Страница 5

Ариэль носил серые или синие костюмы, роскошные ультраплоские часы на запястье, полускрытые рукавом. Он свято верил в достоинство галстука и не расставался с ним даже летом, в самую жару. Он походил на певца Брайана Ферри, кумира 1980-х, элегантного солиста британской группы «Рокси Мьюзик». В меру эксцентричный, он также состоял в ЛЗММ, Лиге защиты медведок метро, вымиравших с тех пор, как закон против курения лишил их основной пищи — никотина, который они высасывали из брошенных на пути окурков. Ариэль стремился идти в ногу со временем: преданный душой и телом высоким технологиям, фанатичный приверженец компьютера, он не брал в руки бумажных газет и читал новости только с экрана. Но был у него, в глазах Антонена, один серьезный недостаток: он вел рассеянный образ жизни. В часы досуга он бегал за женщинами, не пропуская ни одной юбки. Это был его невроз. Особую слабость он питал к вдовам. Траур так шел им. Он заговаривал с ними в церквах, на отпеваниях, представляясь другом усопшего. С апреля по сентябрь он прогуливался по кладбищам, вкушая контраст весны и лета с погребальными процессиями. Солнце призывало провожающих жить, покуда не положат в свой черед в землю. Он следовал за катафалками, оказывая знаки внимания безутешным вдовам, и через несколько недель или месяцев они, не устояв, мешали горе с изменой почившему в бозе супругу, столь скоро забытому. Этот опыт убедил его в неблагодарной человеческой природе. В своих рейдах к покойникам он часто встречал строго одетую, немного чопорную даму, которая не пропускала ни одного погребения и промокала глаза шелковым платочком, наблюдая за процессией. Она тоже подцепляла вдовцов прямо у раскрытой могилы. Однажды она, приподняв вуаль, заговорщицки подмигнула ему. Что до законной супруги Ариэля, высокой голландки, белокурой и роскошной, с густым акцентом — она могла в любой момент явиться в агентство, чтобы застукать мужа с поличным. Антонен плел небылицы, объясняя временное отсутствие ее супруга.

Ариэль начинал официантом в парижском кафе, откуда был уволен за неуместные комментарии: будучи полиглотом, он мог хоть кого отговорить от трапезы. Разубеждая клиентов, он хаял кофе с молоком, смерть для печени, кока-колу, яд для слизистых оболочек, мог десять минут разглагольствовать по поводу какого-нибудь сэндвича с ветчиной, указывал на погрешности в диете, рекомендовал или не рекомендовал те или иные вина, распространялся о вреде твердых и мягких сыров. Короче говоря, английские, испанские, немецкие туристы, желающие вкусить французской кухни, шарахались от него и уходили голодными. Он скрупулезно считал калории и в ресторане делил свою порцию надвое, чтобы не толстеть. Он мог бы оставлять еду на тарелке, но нет — один вид ее был дня него оскорблением. Если официант медлил убрать излишки, он под шумок перекладывал их вилкой в пластиковые пакетики. Зрелище было неаппетитное. Политически он был левым, по крайней мере, до дня выборов, когда его рука сама собой опускала в урну бюллетень кандидата от правых. Он не мог иначе. После этого он вновь становился убежденным прогрессистом, и его друзья были ему под стать: экс-леваки из богатых, образумившиеся «анфан террибли», дедки в джинсах, шестидесятилетние старички в прикиде рокеров. Каждый вечер он приходил поболтать с Антоненом, опекал его как родного сына, хотел вылепить по своему подобию, только сетовал, что тот так мало интересуется прекрасным полом. Скабрезные намеки оскорбляли стыдливость молодого человека. При всей своей сдержанности Ариэль пускался порой в откровенности, от которых Антонену становилось не по себе:

— Знаете, я, как все, глупо боюсь старости. Почему столько мужчин и женщин ищут все новых партнеров? Да чтобы обмануть время: новое тело — это оплот против смерти, короткая победа над дряхлением. Моя первая жена, ныне покойная, была божественным созданием, в прошлом манекенщицей. На моих глазах ее длинные ноги мало-помалу покрывались целлюлитом — так плющ съедает растрескивающийся под ним мрамор. Мне стало страшно.

Ариэлю хотелось быть одновременно Казановой, Жаном Нувелем [2]и Франсуа Пино [3], равно как и безусловным хозяином элитной недвижимости. Каждую неделю он боялся, что жилищный пузырь лопнет и хлынут лавиной дурные новости. Еще он подумывал создать в Париже соколиную охоту для истребления голубей, разрушающих камень своим едким пометом. С восторгом воображал он полчища хищных птиц: соколов, ястребов, сарычей, атакующих в небе голубок и вяхирей. С некоторых пор, признался он Антонену, у него небольшая проблема со зрением. На всех мужских головах ему мерещились кипы. Он всматривался в лысины в поисках следа от круглой шапочки. Даже на головах Папы и святых ему виделось черное блюдечко поверх волос. Он уже показался окулисту, который его успокоил, и собирался посетить психотерапевта.

— У меня есть на этот счет две гипотезы: либо я, сам того не зная, еврей, и мое подсознание возвращает меня к корням. Либо я провидец, и все эти люди принадлежат к народу Моисееву. Представляете, Антонен, что, если Бенедикт XVI еврей и я один это вижу? Вот была бы сенсация!