Там, где свобода... - Кеннет Дж. Харви Страница 5

Его не пригласили к обеду. Дочка, Джеки, так и не предложила ему остаться. Так и промолчала. Потому что боялась, как бы он чего не натворил. Вкусно пахло едой. По-настоящему домашний запах. Совершенно особый запах. Но нужно было уходить. Идти. Снаружи стерегли камеры и микрофоны. Взяв Кэролин на руки, дочка отошла с ней подальше. В глубину коридора. Чтобы не слышать, как он откроет дверь.

— Что вы ей сказали, мистер Мерден? Зачем вы приходили? Вы предостерегли ее?

Поставить точку в этой истории — вот чего они хотят. С ней покончить. Пусть она завершится хорошо, и все будут довольны. Или пусть все закончится плохо, и все будут несчастны. Мы располагаем полной информацией. Мы знаем все. Вы видели? Малышка получила предостережение. Не ходи по этой дорожке.

Там он, бывало, смотрел телевизор. Это было пустой тратой времени. Чужая жизнь. Все фальшивое, нарочно слепленное, чтобы показывать по телевизору. Актерство. Ничего настоящего.

Он поспешил прочь. Он знал тут все улицы и дворы, и репортеры отстали. Это уму непостижимо, что они спрашивают и чего хотят. Он абсолютно ничего не понимал. Только то, что, по их мнению, он должен понимать. Он должен отвечать на их вопросы, которые они берут из своей собственной жизни. Можно подумать, они умеют задавать вопросы.

И вот он пришел к дому Грома. Он все время представлял себе, как придет сюда. Он знал, что это рядом. И вот он здесь. Теперь налево. Задний двор Грома. За забором. А дальше — двор Уолли Фултона. Он всех тут знал с детства. Каждый квадратный фут был здесь ему знаком. Знал каждого взрослого. Знал, кого надо бояться, а кто добрый, кто дерется, а кто угостит пивком. Знал всех соседских сынков и дочек. Они все тут были ни при чем. Не виноваты. И ему не компания. Округа совсем не изменилась. Только кое-что перекрасили. Повзрослевшие мальчики стали похожи на своих отцов. Девочки, держащие младенцев на руках или на коленях, теперь напоминали своих матерей. Прежние лица, проступая сквозь новые, сменяли их. Лица в окнах. На порогах. Вечно глазеющие на улицу. Что там происходит? Кто там идет?

Во дворе лаяла собака.

Собаку он не знал. Она была взрослая. Ее лай не помешал ему пролезть сквозь дыру в заборе в месте трех недостающих досок. Забор шатался, готовый повалиться. Собака сидела на цепи. Он была небольшая. Не такая, как можно было подумать, услышав ее лай. Ребра у нее торчали наружу. Она просто хотела оторваться. Всю свою жизнь.

Когда он приблизился, она замолчала и попятилась. Понюхала его штанину. И больше не лаяла. Прильнув к земле и прижав мягкие уши, она повернула голову и смотрела на него печальными глазами снизу вверх. Ее тело напряглось в ожидании. Потом она перевернулась на спину, показывая розовое брюхо.

Он наклонился и погладил его. От прикосновения его пальцев собака закрыла глаза и вздрогнула. Редкая шерсть. А мяса совсем нет. Худоба. Цепь легко отстегнулась. Он взглянул на собаку; та дрожала, не открывая глаз. Он снова потрепал ее по свалявшейся шерсти. Большие глаза собаки открылись, и она села, будто кто-то назвал ее кличку. Как будто они были знакомы. Как будто она знала его всю свою жизнь. Поставив лапы ему на колено, она лизнула его в лицо. Он гладил ее, еле сдерживая смех и уворачиваясь от ее языка. У черного хода было окно. Там стояла старая мать Грома и наблюдала за ним. Потом она что-то крикнула, повернулась и ушла.

Черный ход был не заперт. Он нажал ручку двери. Собака вошла следом.

Слыша, как мать Грома что-то лопочет, он прошел через кухню и оказался в коридоре. Старуха появилась из гостиной. Всем своим видом она выражала ненависть. Того, что она слыхала о нем, ей было довольно.

На лестнице раздались шаги.

Взглянув туда, он увидел мальчика, перегнувшегося через перила. Мальчик в упор рассматривал его. Он пришел, чтобы посмотреть.

— Чего тебе надо? — как из бочки окликнул его голос Грома.

Мальчик молча таращил глаза. Видимо, у него была такая привычка.

— Не смей его трогать. — Мать Грома надвинулась на него, когда он шагнул вперед. Встала рядом, грозя ему пальцем. Почти впритык. У нее были седые волосы и сморщенное лицо. Она смотрела на него, моргая и сося губы. Грозила пальцем. Потом она увидела собаку.

— Пошла вон, — сказала она, наклоняясь и ударяя собаку. С размаху громко шлепнула ее, будто собака не была живым существом. — Пошла, пошла…

Собака, взвизгнув, отскочила к двери.

— Пошла, грязнуля…

Позади раздались спускающиеся с лестницы шаги.

Гром сидел на диване. Такой же толстый, как и прежде. Прошло четырнадцать лет. Этот человек давал показания. Против него. Это он его упрятал в тюрьму. Теперь его показания затрещат по швам. Внезапно. Когда их заново и хорошенько рассмотрят. Когда ими займутся как полагается. Когда у них появится свободное время. Его новый адвокат так прямо и сказал ему, когда принял его дело и перечитал показания. А старому адвокату было на все плевать.

Сверху раздался встревоженный голос молодой женщины. Она звала мальчика. Она так верещала, будто кто-то умер. Не голос, а визг. Обернувшись, он увидел, что мальчик стоит у него за спиной.

— Это Тедди, — объяснил Гром, тяжело дыша. Он был такой жирный, что даже говорил с трудом. — Мой внук.

— Сын он тебе, вот он кто, — возразила Грому мать. Она захлопнула дверь и вернулась, переводя дух.

Собака выла за стеной. Не хотела уходить. Стояла там и выла, просясь в дом.

Вздохнув, он посмотрел на Грома. У стриженного ежиком Грома был тройной подбородок и отекшие веки. Коричневые мешки под глазами. Нездоровая кожа. Он напоминал живой труп.

— Мне сказали, чтобы я позвонил, если что, — сказал Гром.

— В полицию, — пояснила его мать. — И я им сейчас позвоню, как они велели. — Она попятилась, не сводя с него глаз.

Он смотрел, как она подходит к телефону в углу. Снимает трубку. Шустро жмет на кнопки. Ей, наверное, не впервой было набирать этот номер, поскольку почти не глядела на цифры. Ее пальцы знали, куда нажать.

— Они приедут за тобой, — сказал он Грому. — Ты лжец.

— Мама, — окликнул старуху Гром, поднимая руку, словно какую-то тяжесть. — Не надо.

Мать Грома тотчас положила трубку.

— Пошел вон. — Это говорил мальчишка. — Я знаю, кто ты. Убирайся. — Ему было лет десять. Может быть, одиннадцать. Ему рассказывали разное. Подходящее случаю.

Гром хохотнул.

— Кто это сделал? — спросил он, пристально глядя Грому в лицо.

— Что? Кто ее убил? — Гром пожал плечами. — Разве не ты? — Его живот всколыхнулся. — Ты тогда так нагрузился, что себя не помнил.

Он ничего не помнил. Кто вообще там был? Неизвестно. Он даже этого не знал. Знал, кто был с ним вначале. С кем они пили. Гром. Уиллис. Мусс. Сквид.

Гром пожал плечами.

— Уиллиса там не было, — сказала старуха.