Музыка грязи - Тим Уинтон Страница 5

– Кто?

– Джима Бакриджа жена.

– А, Джимова женушка? Господи, погоди, я в душе. И стрелка тикнуть не успеет.

– Нам нужна «скорая».

– Ща, только мыло смою.

Джорджи вернулась в контору и взглянула на плакаты на стенах. «Ну-ну, – подумала она. – Не утомит их возраст, и годы не обрекут их ни на что». Она посмотрела на часы. Есть двадцать пять минут, и за эти двадцать пять минут нужно найти трех трезвых, сведущих людей. В Уайт-Пойнте. Два добровольца для «скорой» и один невезучий мобилизованный, которому предстоит работать на палубе, идя прямым курсом на чертов юг. Если бы она не могла пользоваться странной властью Джимова имени, она усомнилась бы в том, что это вообще возможно.

– Готов!

Йоги Бер вышел, обернув бедра полотенцем с Симпсонами. Он был маленький и круглый и в таком костюме он был похож на картофелину, высовывающуюся из кожуры.

Инстинктивно Джорджи прикрыла рот рукой.

– Рэчел на дежурстве, – сказал Йоги.

Его босые ноги потрескались и загрубели – коричневые, как лицо и руки. В остальном он состоял из плоти, похожей на картофельное пюре. Безволосый. Ногти на ногах – как когти игуаны.

– Не скажешь ли часом, можно ли найти свободного матроса?

– С кем неладно?

– Борис.

– Попытай-ка счастья в магазине рыболовных принадлежностей. Счас вот только штаны надену. Надо мне сюда кого-нибудь в подмогу… Дела?!..

Он убежал за какие-то воняющие ящики и через минуту вернулся без рубашки, но в комбинезоне.

– Воскресенье – лучше нету, – сказал он.

– Сегодня вторник.

– Ладно, я тебя не выдам, если ты меня не выдашь, – решил он, показывая ей в улыбке редкие зубы.

– Ключи. Телефон. Ну так?

В кабине, пока она гнала «Крузер» через три квартала города, Джорджи унюхала на нем больше мыла, чем узо, – хороший признак. Он потыкал пальцами в кнопки мобильника и взгромоздил ноги на приборную доску Джима.

– Рэчел, – сказал он Джорджи. – Она-то знает, как отличить дерьмо от крема для бритья. Пошла в университет, и все такое. Джерра! – заорал он в телефон. – Ты, ленивый, толстый ублюдок-хиппи, выводи свою миссис из вашей медицинской хибарки и скажи ей, что пора за работу!.. Ну да, дружок, экскременты случаются, и это твоя маленькая общественная обязанность. У нее по расписанию… Да, да, заткни свой поганый рот, ты, наглый хрен! Пять минут.

Джорджи въехала во двор перед хибаркой добровольной медицинской службы.

– Гладко водишь, Джорджиана. Присоединилась бы, водила бы наш фургончик.

– Спасибо, но я лучше уж на твою пожарную машину, Йоги.

– Точно, там ведь больше колокольчиков и свистков, так? И желтая каска.

– Вот-вот.

– Чертова амуниция. Достает их каждый раз. Я уж замолвлю словечко.

Она оставила его и отъехала, улыбаясь. Она понимала, почему рыбаки его любят. Смех у него от Бога. Солнечный вид. Вечером, проведя целый день в море в жалкой лоханке и под пронизывающим ветром, они приезжали, чтобы взвалить улов на его грузовичок, и та чушь, что он нес со счастливым лицом, была как бальзам на сердце. Он, конечно, не мечта бабы, но, наверное, ему удается глушить в себе тягу к домашности.

Остановившись перед рыболовным магазином, она увидела несколько мальчишек и девчонок с африканскими косичками – те тут же пришли в состояние настороженного внимания. Истыканные серьгами губы обметало простудой.

У нее десять минут. Жаль, что не успела почистить зубы.

* * *

Прибрежная пустошь, заросшая вереском. Овечье пастбище, утыканное зазубренными кусками известняка. Заросли банксии. Пара стерильных плантаций сосны перед маленькими фермами и дерьмовыми застроенными площадками. Пустая двухрядка гудит, и пес ложится на передние лапы, не сводя с него глаз. Он делает это за два часа. Удивляется собаке и времени.

– Не тот ли, кто сотворил Агнца, сотворил и тебя, шавка?

Пес поднимает бровь.

– Я говорю, симметрия прямо пугает.

Пес сворачивается клубком и лижет яйца.

За широкой терракотовой крышей пертской равнины в бронзовую кайму неба поднимается выводок зеркальных башен.

– Иерусалим, – бормочет он.

Лютер Фокс въезжает в задний двор заведения Го – в сальное зловоние. Паренек, что собирает бутылки у мусорки, бросает на него взгляд из-под черной челки и гордо уходит внутрь. Двор пропах горелым маслом и гнилыми овощами. Пес тихо поскуливает.

– Замри, шавка, а то съедят тебя с рисовой кашей.

Город гудит белым шумом транспорта и кондиционеров. Где-то бесконечно ухает автосигнализация.

Го, в хрустящем белом переднике, подходит к двери. Фокс выходит, протягивает руку.

– Есть морские ушки, Лю?

– Все отлично, Го, спасибо, что спросил.

– У нас бизнес, Лю. Некогда валять дурака.

Фокс ухмыляется. Го идет к багажнику «Форда».

Он всегда один и тот же. В поступи вьетнамца чувствуется целеустремленная энергия.

– Нет ухов, – говорит Фокс.

– Плохо.

– Мог бы их купить законно, знаешь ли.

– По две сотни за кило? Совсем рехнулся, что ли?

– Да уж.

– Так что у тебя?

– Хорошая рыба. Окуньки, люциан, треска.

– Свежие?

– Это когда это ты последний раз брал у меня несвежих?

– А вот шутки у тебя лежалые.

– Ладно, правда твоя.

Ресторатор, сторонясь, обходит пса и вспрыгивает в кузов. Две большие стальные коробки похожи на ящики с инструментами, какие бывают у ремесленников. На них даже есть обязательные наклейки: «Stihl», «Sidchrome», 96FM. Го направляется к той, что побольше, и Фокс делает разрешающий жест – маленький обмен любезностями. Холодный туман поднимается из ящика, когда Го приоткрывает крышку. Внутренний контейнер из стекловолокна набит колотым льдом. Вьетнамец откапывает розового люциана. Смерть стерла с него большую часть голубых пятен, но его тело все еще твердое, сплошь гладко вымощенное чешуей от яркого прозрачного глаза до упругого заднего прохода. Люциана заморозили в тот самый момент, как его тело стукнулось о палубу; Фоксов улов будет наисвежайшим и через сутки, но это вопрос профессиональной гордости – привезти люциана сюда меньше чем через три часа после того, как его выловят.

– Красавец, а?

– Свежий – вот и красавец, Лю.

– Но свежий и к тому же дешевый…