Почему ты меня не хочешь? - Индия Найт Страница 5

Доминик, в профессиональной сфере диктатор до умопомрачения, при разводе повел себя образцово, чего не скажешь о наших друзьях. Несмотря на то что официально в браке мы не состояли, он отдал мне дом и назначил приличные алименты, к которым я иногда прибавляю периодические заработки за переводы. Сам Доминик перебрался в Токио. Он как раз открыл там свою четвертую галерею (третья находится в Лос-Анджелесе), туда же он перетащил свою японскую любовницу. В Лондоне Доминик появляется раз в месяц на несколько дней. Конечно, для Хани этого недостаточно, и в основном общение с папой у нее сводится к посылкам из Японии, письмам и рисункам по факсу, но Доминик уверяет, что обожает дочь, и я не вижу причины не верить ему. С другой стороны, теперь по утрам меня не поджидают сюрпризы в виде упившихся незнакомцев, в нашем доме царят мир и покой, везде чистота и порядок, а Хани в свои полтора года – самый жизнерадостный ребенок на свете, так что, похоже, мы приняли верное решение.

На деньги, вырученные от продажи пары самых отвратных шедевров, презентованных мне Домиником во время нашей совместной жизни, я полностью сменила интерьер. Гигантскую, более двух метров в высоту, скульптуру мужчины, напоминающего скорее трансформера-паралитика, испражняющегося земным шаром (“Мне больнее, чем вам”, гипс и сигаретный пепел, 1996 год), я продала за двадцать тысяч фунтов стерлингов (я не шучу); а за рисунок Кевина Аутана – неизвестно, были ли у этого художника конечности, потому что, по-моему, рисовал он, держа ручку в зубах, – женщины с лицом комара (“Ужаленная”, пастель и шариковая ручка, 1998) мне дали восемь тысяч фунтов.

Так что вместо бетона и нержавеющей стали теперь в доме были дубовые полы и шкафы из вишни; жуткие двухместные кресла сменили мягкие диванчики с лоскутными покрывалами; стены из бледно-серых стали пастельно-желтыми; везде появились цветы, а спальня из чопорного кошмара в духе минимализма превратилась в уютное гнездышко в розовых тонах и с мягким освещением – на эту идею меня вдохновил новоорлеанский “бордельный” стиль. Правда, грешить мне в этом гнездышке было не с кем.

Мне не нравились люди, с которыми мы с Домиником общались, но я никогда не давала им этого понять – я их кормила, поила, давала кров, а по утрам даже готовила им завтраки. Ходила на их скучные приемы, проводила в их загородных домах выходные, разговаривала с ними. Была с ними до омерзения мила и приветлива. Покупала подарки их детям, хотя большинство их отпрысков вели себя отвратительно и были такими тугими на голову, что лучшим подарком для них стал бы бумажный пакетик, какие раздают в самолете пассажирам. С некоторыми из них я даже ездила в отпуск, сплошь и рядом ощущая себя так, будто попала на шоу психов: Тупица и Синий Чулок смотрят, как их исчадие Монстр извивается на полу, издавая нечеловеческие звуки. После каждой такой поездки я неделями приходила в себя.

Нет, я, конечно, не говорю, что все друзья Доминика должны были поклясться мне в верности до гроба. Но стоило мне только уйти от Доминика, как они буквально растворились, еще раз доказав, что иногда клише живы только потому, что они верны. Некоторые из мужчин даже приглашали меня поужинать, но были оскорблены моим нежеланием лить горькие слезы, жаловаться на судьбу и Доминика и, не дожидаясь десерта, кидались на меня – кто грубо, кто не очень. А некоторые из женщин звонили мне, интересовались, “в порядке” ли я, и разочаровывались, узнав, что в порядке. Другие дамы стали очень пристально следить за своими мужьями, когда те находились в непосредственной близости от меня, как будто их толстые и лысеющие муженьки были неотразимее Брэда Пита. Но на этом их участие в моей жизни и заканчивалось.

Не могу сказать, что очень скучала по их обществу, но все равно странно думать, что в 2001 году люди еще считают своей обязанностью непременно принять сторону одного из супругов после их мирного развода. Но так оно и было – все они встали на сторону богатого, преуспевающего и популярного Доминика, который к тому же часто устраивал у себя вечеринки и приемы. Я же была неработающей домохозяйкой, одна в большом доме, практически без знакомых и друзей. И хотя меня еще приглашают на званые ужины и приемы, мне иногда кажется, что я похожа на заброшенную зверушку, одиноко снующую по своей клетке.

Фрэнк, добрая душа, оказался единственным, кто остался мне верен. Я познакомилась с ним пару лет назад в Париже. У Доминика тогда на весь день были запланированы встречи с покупателями, а Фрэнк, уже в то время достаточно известный художник, не знал, как развлечься. Фрэнк пишет огромные, метра на четыре, полотна – сплошь портреты коров. Не могу сказать, что я в восторге от его творений, но он по крайне мере умеет держать кисть в руках, а его коровы выглядят очень правдоподобно – так и кажется, что они сейчас сойдут с полотен и замычат прямо в ухо. Я сводила его на ланч в изысканный французский ресторан, где мы ели жареного цыпленка и запивали его прекрасным белым бургундским. Потом мы пошли покупать декоративные ароматические свечи в магазин “Диптих” на бульваре Сен-Жермен, а после отправились к замку Консьержери, который в период Великой французской революции превратили в тюрьму, – взглянуть на камеру, где доживала свои последние дни Мария Антуанетта.

– Только не начинай, – сказала я, когда мы поднимались по узкой и темной лестнице.

– Что? – спросил Фрэнк.

– Я знаю, что революция была нужна и т. д. и т. п., но я не хочу слушать шутки по поводу того, что все дворяне заслуживали гильотины. Хотя бы помолчи, пока мы осматриваем вещи, окружавшие эту женщину.

Фрэнк ни о чем таком и не заикнулся, зато попросил показать ему Версаль. То, что Фрэнсис Кин, творец дорогого маскульта, кичащийся своим рабоче-крестьянским происхождением, пожелал увидеть воплощение красоты, роскоши и блеска Парижа, было так неожиданно и неправдоподобно, что я чуть не влюбилась.

Мы стали хорошими друзьями, и когда Фрэнку понадобилось жилье в Лондоне (до этого он жил в Берлине – работал консультантом в каком-то Музее современного немецкого занудства), я предложила ему занять одну из комнат в моем доме. Фрэнк живет у меня уже три месяца, и во многом он – просто находка: отлично хозяйничает, и не только на кухне. В первые же две недели после переезда он нашел няню для Хани – Мэри О'Коннор, подругу своей матери. Правда, у Фрэнка явные проблемы с лояльностью – свидетельством тому несчетное количество женщин, перебывавших за это время в его спальне. Ну и что? Это его личное дело. Мне бы только хотелось воспринимать его распутство с юмором, и я бы это вполне сумела, имейся у меня самой хоть какая-нибудь личная жизнь. Но у меня ее нет, и мне до смерти завидно, что у Фрэнка этой личной жизни аж через край. Еще немного, и я совсем остервенею. Пора найти себе мужчину.