О героях и могилах - Эрнесто Сабато Страница 5

После той встречи он каждый день бывал в парке, надеясь опять увидеть ее. Но Алехандра больше там не появлялась. Проходили дни, потом недели, потом, когда он уже отчаялся, – долгие месяцы. Что с ней? Почему не приходит? Заболела? Он даже не знал ее фамилии. Будто сквозь землю провалилась. Тысячу раз он упрекал себя – какая глупость, не спросить даже ее фамилии! Он ничего о ней не знал. Сам не понимал, почему так получилось. Временами ему даже чудилось, что все это было галлюцинацией или сном. Разве не случалось ему частенько дремать на скамье в парке Лесама? Возможно, он так ясно видел их встречу во сне, что потом счел, будто все это и впрямь происходило наяву. Но эту мысль он отверг, вспомнив, что встреч-то было две. Потом, однако, подумал, что и подобное соображение ничего не опровергает, ибо в одном и том же сне он мог увидеть две встречи. И никакой вещицы не осталось от нее, которая могла бы разрешить сомнение. В конце концов он пришел к выводу, что встречи происходили наяву, однако вся беда в том, что он попросту болван, каким всегда себя считал.

Вначале он сильно страдал, день и ночь думая о ней. Пытался рисовать ее лицо, но выходило совсем не то – ведь в эти две встречи он не решался ее разглядывать, разве что в считанные секунды; и получалась она какой-то неопределенной и безжизненной, вроде тех идеальных легендарных дев, в которых он прежде влюблялся, изображая на своих рисунках. И хотя неумелые эскизы эти не передавали своеобразия ее облика, воспоминание о встрече было ярким, и Мартина не покидало чувство, что он встретил существо очень сильное, с незаурядным характером, такое же несчастное и одинокое, как он сам. Однако черты ее расплывались как в тумане. Это походило на спиритический сеанс, когда призрак вдруг материализуется и вполне отчетливо стучит по столу.

И когда надежда его почти угасала, он припоминал ее слова: «Я думаю, мне бы не следовало с тобой встречаться. Но мы встретимся, потому что ты мне нужен». И еще: «Не беспокойся. Я узнаю, как найти тебя».

Эти фразы – думал Бруно – Мартин оценивал с благоприятной для себя стороны и видел в них источник неизъяснимого блаженства, не замечая – по крайней мере в то время, – сколько в них эгоизма.

И конечно – говорил Мартин о тогдашних своих мыслях, – девушка она была необычная, и с какой стати подобное созданье захотело бы вдруг встретиться с ним на другой же день или на следующей неделе? А не через многие недели и даже месяцы, когда ей понадобится его увидеть? Эти размышления его подбадривали. Но затем, в мрачные минуты, он говорил себе: «Я ее больше не увижу, она умерла, может быть, покончила с собой, у нее был вид отчаявшийся, измученный». Тогда он вспоминал свои собственные помыслы о самоубийстве. Почему бы и с Алехандрой не могло происходить то же самое? Разве она не сказала ему именно это – что они похожи, что их объединяет что-то сокровенное? Может, она, говоря об их сходстве, как раз имела в виду навязчивую мысль о самоубийстве? Но потом он убеждал себя, что, даже если б она хотела покончить с собой, прежде постаралась бы встретиться с ним, а если бы она этого не сделала, это было бы вроде обмана, на который, казалось ему, она не способна.

Сколько унылых дней прошло на той скамье в парке! Миновала осень, наступила зима. Вот и зима кончилась, пришла весна (она уже заглядывала ненадолго, зябкая и торопливая, как соседка, забегающая посмотреть, как вы живете, и постепенно засиживающаяся все основательней и дольше), уже энергичнее бежали согретые солнцем древесные соки, стали появляться листья, а через несколько недель зима исчезла из парка Лесама, отправившись в другие, дальние уголки земли.

Затем пришли первые жаркие дни декабря. Палисандровые деревья стали фиолетовыми, бобовые деревья покрылись оранжевыми цветами.

А потом цветы стали засыхать и падать, листья желтели и отрывались, сдуваемые первыми осенними ветрами. И тогда – сказал Мартин – он окончательно потерял надежду снова ее увидеть.