Дэниэл молчит - Марти Леймбах Страница 5

— Я знаю, как уехать домой, — прозвучал в трубке голос Стивена.

— Извини, не расслышала. Что ты сказал? — Какофония девичьих голосов по-прежнему терзала мои уши, а Дэниэл, потянувшись к телевизору, едва не свалился на пол. Дай ему волю — он бы расплющил нос об экран чертова ящика. — Твои таблетки — просто кошмар. И то, что у нас здесь делается, тоже.

Я держала Стивена на телефоне все время, пока он ждал электричку на вокзале Паддингтон. Когда он сел в вагон, я его тоже не отпускала. Связь была отвратительная, время от времени трубка вообще умирала, но я все давила и давила на кнопки; я просила мужа, умоляла, я заклинала его не уезжать. Он был вынужден продолжать разговор, даже шагая по нашей улице. Пожалуйста, ну пожалуйста, скажи «да»!

Стивен был уже сыт по горло моей истерикой и, переступая порог, не скрывал недовольной мины. Эмили нырнула в объятия отца:

— Сегодня праздник, да, папуль? Ты пришел домой днем, потому что праздник?

Дэниэл, забыв о телевизоре, с отрешенным видом водил пальцем по рисунку ковра.

— Не совсем, — ответил дочери Стивен. — Мы поиграем в твоих пони, но потом мне надо кое-куда позвонить. Очень важный звонок.

— А у моих лошадок тихий час! — Эмили перевела взгляд на диванную подушку, где под кухонным полотенцем почивала вся пластмассовая конница. — И кстати, им тоже потом надо позвонить. Очень важный звонок. Так что будешь со мной играть!

Стивен пересек комнату к безмолвному, недвижимому Дэниэлу.

— По-моему, с ним все в порядке.

— Но он исчез бог знает на сколько!

Я кромсала ножом хлеб, обрезая корки, для сандвичей Эмили. Дэниэл у нас сандвичи не ел. Печенье — сколько угодно, и сдобное, и сухое; молоко и хлопья — с удовольствием. А мяса ни кусочка не проглотит, и фрукты выплевывал, и овощи. Я каждый день пичкала его витаминами и пироги пекла с морковкой или тертыми кабачками.

— Сколько ни звала — не отзывался. Будто вообще не слышал!

— Мальчик мой, ты с мамой в прятки играл? — усмехнулся Стивен.

Подняв голову, Дэниэл в упор глянул на отца, но ничего похожего на ответную улыбку на его лице не появилось.

— Он просто играл, Мелани. С чего ты всполошилась?

— Просто играл! — Нож полетел у меня из рук в раковину, оставив зазубрину.

Стивена состояние сына не волновало. Зато его крайне волновало будущее дочери: Эмили уже четыре года, а она до сих пор не в школе.

— Девочка отстанет!

— Отстанет? От кого? Или от чего?

— От сверстников.

Все наши знакомые отправили детей в ясли, а потом в детский сад, едва те освоили горшок. Но я точно знала, что мою малышку школа не привлекает. Проходя мимо школьных дворов, где звучали смех и топот десятков ног, резкие окрики футболистов и щебет девчонок, игравших в резиночку, Эмили неизменно посылала мне долгий взгляд — предупреждение, чтобы я даже не надеялась заточить ее в подобном месте. Классы, расписанные в цвета спектра, парты с яркими фломастерами — все это не для моей дочери. Эмили предпочитала отправлять факсом папе в офис портреты Пингу — пингвиненка из шведского мультика. Эмили обожала взвешивать бананы в «Теско», крошить хлеб для уток в парке Риджентс и заходить в зоомагазины, обитателям которых она придумывала имена — всем без исключения, даже сверчкам, идущим на корм остальным.

Стивен такого рода внешкольную деятельность не одобрял. Правительство опубликовало сведения о том, что дети, посещающие дошкольные учреждения, лучше учатся в начальных классах. В тот же день, когда материал появился в прессе, Стивен вернулся домой с «Индепендент» и швырнул ее на кухонный стол, накрыв газетой всех наших добрых пластилиновых чудищ.

— Эй! Не порть наше добро! — возмутилась я.

— Ваше? — хохотнул он.

— Ну, дочкино.

— Лучше прочти вот это. — Он ткнул пальцем в статью.

У одного из чудищ вывалились глаза-шарики, я вернула их на место, глянула на заголовок статьи и, кивнув, принялась ремонтировать следующего монстра.

— Прочти. — Стивен пошел в спальню переодеваться.

Поздно вечером, уложив детей, я узнала от мужа новость: он позвонил в три школы, нам предстоит их посетить, выяснить все необходимое и записать Эмили по крайней мере в одну из них.

— Чем раньше начнет, тем лучше у нее будут результаты, — подчеркнул Стивен.

— Ты так говоришь, будто она тюлень дрессированный! И вообще, чему такому особенному учит школа и о каких результатах речь? Уверена, что в школе она не узнала бы, как пользоваться факсом или сделать стул из папье-маше.

Один из дождливых дней полностью ушел на этот самый стул. Мы с Эмили смастерили его из сломанной половой щетки и остатков проволочной сетки, затянувшей наш крайне опасный — на мой взгляд — прудик в саду. Мы обмазали стул канцелярским клеем, облепили газетами и расписали розовой и желтой краской. Он хромает на одну ногу, слегка пованивает и, вполне возможно, опасен для здоровья. Но для меня этот стул — олицетворение наших с дочерью творческих способностей. И пусть он привлекает тучи насекомых, в том числе и неведомых британской науке (в книжке о здешней флоре и фауне их точно нет), выкинуть его — выше моих сил.

— В школе дети учатся читать и писать, — отозвался Стивен.

— В четыре года? Ничего подобного.

— Они играют с другими детьми.

— Эмили тоже играет с другими детьми.

Я не сказала мужу, что прошлым вечером наша дочь треснула мальчика по голове за то, что тот подгонял ее, пока она карабкалась по лестнице на горку. Она еще и на руку ему наступила, — правда, вопрос, намеренно или случайно, остался открытым. Няньки пострадавшего ребенка в поле зрения не оказалось, и мне пришлось, оставив Дэниэла одного на качелях, в поисках няни таскать малыша на руках по всей площадке и вытирать ему сопли. Вернувшись, я столкнулась с очередной трагедией: мальчик постарше слишком сильно раскачал Дэниэла, а тот заходился в горестном крике. Отличный повод проглотить таблетку-другую, но тогда я их не принимала.

Обхватив обеими ладонями мою голову, Стивен массировал мне виски, сжимал мочки ушей, легонько тер лоб вдоль кромки волос.

— Что тебя так достало?

— Да твои треклятые таблетки, что ж еще! Черт! Глотать их — и работать? Не представляю, как вашим сотрудникам это удается.

— Извини, — хохотнул Стивен. — Глупость сделал.

— Боже, как я волнуюсь за детей.

— Тебе бы нормальную помощницу найти вместо этой… как ее… никчемной уборщицы.

— Ее зовут Виина. И она не никчемная. Она моя подруга.

Виина — без пяти минут доктор философии. У нее блестящий ум, общаться с ней — одно удовольствие, а вот уборка и впрямь не ее стихия.