Все-все-все и Мураками - Катя Рубина Страница 5

А мое мнение по этому вопросу таково, раз уж разговор на эту тему зашел. Пер Гюнт — герой и образ типичный, жизненный. Гуляка и брехун, из неблагополучной семьи. Папа-алкоголик сгинул куда-то в самом начале его жизни, и маме пришлось одной тянуть его, что ж тут необычного? Конечно, ей хотелось дать ему все самое лучшее, ну, типа пожирней кусок. Вот он и вырос избалованным и ленивым. Тоже повсеместно наблюдается.

Однако он не был тупым или глупым, он был просто легкомысленным, самолюбивым и достаточно жестоким, зато — с элементами поэтической жилки и тонкого восприятия действи— тельности. Кровь просто играла по молодости, туда-сюда по девкам.

Очень жизненно. Может быть, какому-нибудь читателю покажется маложизненной ситуация сватовства Пера Гюнта к троллихе, дочери Доврского Деда, то бишь главного тролля? Мне это совсем не кажется странным, что тут странного? Сколько лично перевидала в жизни троллих и троллей — не перечесть, честное слово. Эта ситуация так что тоже очень жизненная.

У меня и пример есть, только там вот как вышло. Он, Славка Овсов, знакомый мой галерейщик, от Пера Гюнта отличается тем, что женился-таки на троллихе. Видимо, папа этой троллихи уговорил его и привязать себе хвост, и расцарапать глаз, чтобы все потом Славке миленьким вокруг казалось, в том числе и невеста.

Пер Гюнт хвост привязал, но глаз не дал расцарапать и от невесты с ребеночком-тролленком сбежал. А Овсов нет. Так и живет со свой троллихой. Она такая страшная — с усами, бородой, без зубов. Хвоста, правда, не видела, не довелось. Она всегда в длинной юбке ходит. Нрав у нее настоящий троллятинский — злющий-презлющий. А у него с этим своим глазом совсем другое теперь видение. Он всегда спрашивает: правда, моя Зиночка очень добрая, с такой тонкой аурой? Даже когда она на него матом орет и бьет его, ему и это видится в каком-то радужном свете.

А вы говорите — фантастика, элементы народного фольклора… Чисто жизнь, хоть сами пойдите посмотрите! Только к Зиночке близко не подходите — может и укусить, я без шуток, просто предупреждаю — троллиха, она и есть троллиха, что с нее возьмешь?

— Беспринципность Пера Гюнта не имеет никаких границ, — продолжала в экстазе тетя Дези, — он привязывает хвост в угоду троллю, в период сватовства…

Я знаю, что мне предстоит прослушать еще про Сольвейг, Осе и …, но до этого надо еще дотерпеть.

Пуговичник! Тетя Дези всегда несколько невнятно рассказывает про него, а зря. Тут Ибсен так изгильнулся, что просто мама не горюй! Я не думаю, чтобы сам он исповедовал индуизм или джайнизм, но, тем не менее, его теория Пуговичника чем-то близка этим древним религиям.

Пуговичник расплавляет серые безликие личности в некий субстрат. Причем, по Ибсену, грешники идут в Ад, праведники — в Рай, а нейтральных просто изничтожает Пуговичник. Он их переплавляет и создает потом из общей массы что-то. У Ибсена об этом в пьесе не прописано.

Внезапно я ощутила, что рассказ тети Дези прервался, и я моментально выпрыгнула из своих мыслей. Тетя сидела, скукожившись на стуле, на глазах у нее были слезы.

— Тетя Дези, что случилось?

Я была просто ошарашена. Сколько раз я слушала все это, но никогда она так не реагировала на свой разбор пьесы Ибсена.

Каким-то совсем другим, глухим, не своим голосом она вдруг заговорила быстро, скороговоркой:

— Мы и пожить-то толком вместе не успели. Я диссертацию как раз эту писала, а Боря мой, он поэт и драматург был уже тогда очень хороший. Только поженились. Весна, сирень, запахи, форточка была открыта, трамвай, помню, звенел. Он прямо в пижаме, мусор пошел выносить, я еще сказала: «Борюшка, что ты на ночь глядя с этим мусором?..» Вышел с ведром, в пижаме такой белой, в зеленую полоску, без очков, и все.

Тетя Дези заплакала, как-то по-детски всхлипывая:

— Я вещи всякие собрала, пальто теплое, валенки, луку, сухариков, что было, — опять заговорила она. — И стала по тюрьмам носить: может, где передачу примут. Там так ведь обычно: где берут, там, значит, и находится. Нигде не принимали. В милицию ходила даже — пустое. У меня все в голове мутилось, все писала о Пере Гюнте. Он ведь точно так же из домика вышел, но там он сам просто ушел, а Боря бы мой — никогда. Сколько лет прошло… Я — как Сольвейг, хотя глупо это.

И тут случилась еще одна неожиданная для меня вещь: тетя Дези запела. Высоким фальшивым голосом, но с чувством:

«Зима про-о-йдет, и весна-а промелькнет,

И ты ко мне вернешься…»