Случайная женщина - Джонатан Коу Страница 5

— Да? И о чем вы говорили?

— О носках для хоккейной команды, надо заказать новые. Но не слова так меня взволновали. Взгляды. В том, как мы смотрели друг на друга, было столько смысла! Например, я подумала: «Все зашло слишком далеко, хватит топтаться на месте». И бросила на нее взгляд, который говорил: «Мисс Боллсбридж, думаю, вы знаете, о чем я думаю: дорогам, по которым каждая из нас идет по жизни, предназначено слиться в одну». А в ее ответном взгляде я прочла: «Шарлотта, я чувствую и думаю то же, что и ты чувствуешь и думаешь, и чувствую, что ты понимаешь, что я чувствую странную близость, для которой слова — лишь маска». Честное слово! Это был момент, заряженный эмоциями. Я уже собралась сказать ей взглядом: «Мисс Боллсбридж, так вперед, дело только за вами…» Но нас прервали, а потом уже не представилось случая. Она удивительная женщина, Мария. Я чувствую, что если бы она вела меня по жизни, а я вела ее, все получилось бы замечательно. Это бы озарило мою жизнь, понимаешь, что я хочу сказать? Ты хочешь, чтобы твою жизнь озарило?

— Иногда. Но мало ли чего мы хотим.

Мария опустилась на колени, чтобы зажечь газ в камине.

— Тебе нравятся мои подруги? — неожиданно спросила Шарлотта.

— Да. — Она почти солгала. Но, по крайней мере, враждебности к ним Мария не испытывала. — А что?

— Да так, просто интересно. Иногда мне кажется, что они тебе нравятся. А иногда кажется, что нет. А бывает, что я не понимаю, нравятся они тебе или нет. Хочешь знать, нравишься ли ты им?

Мария не сумела ответить на этот вопрос.

— В общем, кое-кому нравишься, а кое-кому нет, — весело тараторила Шарлотта. — Харриет, например, не нравишься, а Джудит — наоборот. Харриет считает тебя странной. Она говорит, что у тебя зловещий вид.

Мария огорчилась:

— Наверное, Харриет не хотела бы, чтобы ты мне об этом рассказывала.

— По-моему, людям необходимо рассказывать, что о них думают другие. Конечно, те, которые судачат о других за их спиной, не хотят, чтобы об этом узнали, но это еще не значит, что тем, другим, не надо об этом рассказывать. А вот Элисон ты не нравишься даже больше, чем Харриет.

— Элисон имеет право на собственное мнение. Она также имеет право на конфиденциальность.

— Она считает тебя чокнутой. Она спрашивала меня, не лежала ли ты в дурдоме и не проводили ли над тобой экспериментов. Я ответила, что не знаю.

— Шарлотта, ты не должна мне об этом говорить.

— Неудивительно, что они тебе не нравятся, правда? Хотя непонятно, почему тебе не нравится Джудит, ведь ты ей очень даже нравишься. Она считает, что ты очень привлекательна как личность. Так прямо и сказала: «Знаете, что мне нравится в Марии, что меня в ней привлекает? Ее личность. В некоторых людях я ценю симпатичную внешность, в других — чувство юмора, но в Марии — ее личность». Я не поняла, означает ли это, что она считает тебя несимпатичной или без чувства юмора, хотя Харриет и Элисон именно так и думают. Но Джудит ты действительно нравишься, и даже очень. — Она помолчала. — Знаешь, из всех моих подруг Джудит наименее любимая. Впрочем, я давно не размышляла о том, кто из них мне ближе.

Мария не ответила. Шарлотта встала, склонилась над ней и поцеловала в щеку:

— Ты прелесть.

Иногда Шарлотта откровенничала с Марией, иногда нет, по-разному бывало. Мария не возражала ни против того, ни против другого. Ей было трудно понять Шарлотту. О ее влюбленностях она узнавала урывками, не часто и понемногу, но внезапными и сумбурными фрагментами, ибо Шарлотта то рассказывала о себе по пять с половиной часов без передыху, то ничего не говорила неделю или две. Между прочим, если Шарлотта ничего не говорила о себе, то можете быть уверены, она вообще не произносила ни слова. Поэтому за тот год, что они прожили вместе, у Марии сложилось весьма смутное представление о ее сердечных делах и прочих занятиях.

Однако Мария заметила, что дороги, по которым Шарлотта и мисс Боллсбридж шли по жизни, вопреки всем надеждам, не слились в одну, но некоторое время пролегали параллельно, чтобы потом резко разойтись. Шарлотта это тоже заметила. Однажды она постучала в дверь Марии и, войдя, опустилась на кровать столь тяжело, что иначе как глубоким унынием эту тяжесть объяснить было невозможно. Последовавший вздох только подтвердил подозрения.

— У нас проблемы, — сообщила Шарлотта, — у меня и мисс Боллсбридж.

— Какая жалость, — отозвалась Мария. Поразительно, но даже в самом пустом разговоре она была вынуждена произносить слова, не являвшиеся чистой правдой.

— Мы уже не понимаем друг друга, как прежде. Наши беседы, когда-то столь частые и насыщенные, свелись к загадочным встречам на бегу, во дворе, по дороге в столовую. Наши глаза почти не встречаются. Мы общаемся взглядами украдкой. Что ты об этом думаешь?

Она протянула Марии листок бумаги, вырванный из тетрадки. Мария прочла заголовок: «Вложить в сегодняшний взгляд» и подняла глаза на Шарлотту. Та смотрела на нее с искренней серьезностью. Вот что она написала:

1. Упрек, но не порицание.

2. Надежду, горькую и простодушную, но без нажима; возможно, с легким намеком на радость.

3. Любовь.

4. Сожаление (но не отчаяние), окрашенное верой в высшую справедливость судьбы, а также чреватое знанием о неосуществленных возможностях, в котором имплицитно содержится хрупкая надежда на то, что все еще можно поправить.

5. Ауру божественного веселья, которая своей неколебимостью весьма схожа с меланхолией, но базируется на осознании духовной общности, по силе своей превосходящей любое единение, возможное между индивидуумами, и которая, таким образом, содержит и излучает предчувствие подобной общности, хотя и признает с тихой печалью, что в нашем горьком опыте с мисс Боллсбридж это великое единение ощущалось лишь эпизодически.

6. Ergo, прощание, заряженное отзвуком приветствия.

Мария перечла пункты несколько раз и заметила:

— Неслабый взгляд получится. (Шарлотта кивнула.) А сколько времени обычно длится твой взгляд?

— Недолго. Несколько секунд. — Она забрала у Марии листок.

— Не хочешь сначала попробовать на мне?

— Спасибо, Мария, не хочу. Взгляды — очень интимный язык. На этом языке я должна говорить с ней и только с ней. С тобой — это все равно как с китайцем объясняться по-гречески.

Мария так и не узнала, произвел ли взгляд желаемый эффект, и потому решила, что затея провалилась. Впрочем, Шарлотта вскоре нашла новый объект для своей привязанности, парня по имени Филип, о котором мы упоминали выше в связи с маленьким размером его ушей. Их бурный роман длился почти год. Отношения между ними оставались исключительно платоническими, разве что время от времени, очумев от сексуального голода, они запирались в спальне, где гремели пружинами часами напролет, словно речь шла о жизни и смерти. Когда такое случалось и Мария была дома, она уходила к себе и читала книгу. Доносившиеся звуки казались ей отвратительными. В те времена, разумеется, дамам не дозволялось принимать джентльменов по ночам, отчего блудить приходилось днем, — замечательное правило, благодаря которому всем удавалось выспаться. Любовь Шарлотты к Филипу поначалу развивалась гладко, однако Мария ни секунды не верила в ее искренность. Спустя несколько месяцев начались сложности. Как обычно урывками, Мария уразумела следующее: до Шарлотты дошли слухи, что Филип на какой-то вечеринке в разговоре с кем-то отозвался о ней неуважительно; тот человек поделился информацией с другим человеком на другой вечеринке, а тот другой — с третьим на третьей вечеринке, где присутствовала Шарлотта. По мнению Марии, это лишь подтвердило порочность одной из догм Шарлотты, провозглашавшей никчемность любого суждения, если оно не достигало, неважно сколь кружным путем, ушей особы, о которой судили. В результате инцидента Шарлотта и Филип перестали разговаривать друг с другом. Естественно, общаться они продолжали, но лишь с помощью запутанной цепочки посредников, среди которых невольно оказалась и Мария. Роль посредника требовала от нее умения разбираться в нюансах эмоций, речи и толкований, нюансах тонких, как колбасная нарезка, что заставляло сомневаться в их состоятельности. Взять, к примеру, такой диалог.