Огненная река - О Чонхи Страница 5

Район с частью автострады, идущей у основания низкой горы, весь покрыт снегом, поэтому дорога выглядит просто линией, разделяющей белое пространство, и лишь местами виднеющиеся фигуры людей или стаи внезапно взлетающих голодных птиц напоминают, что это не пейзаж, нарисованный на девственно-белой бумаге.

Если представить, что место, до которого дотягивается взгляд, это всего лишь лист белоснежной плоскости пейзажа, то четко вырисовываются автострада с четырьмя полосами движения, разрезающая эту плоскость примерно под углом в сорок пять градусов, и покрытое снегом рисовое поле внизу.

Выпавший прошлой ночью снег замерзает, после уборки вдоль автомагистрали скопились кучи грязного снега, смешанного с песком, и колёса машин обмотаны тяжёлыми блестящими цепями, отражающими сияние снега. Гулкое лязганье, которое раздается при сталкивании металлических колец друг с другом, может быть, из-за этого сверкания не похоже на скрежет, какой бывает при соприкосновении цепей с поверхностью дороги. Хотя машины разные по размеру и по виду, нельзя услышать отдельный шум каждой, потому что дорога несёт их, как река, непрерывным потоком. Это напоминает огромную ленту конвейера. Автомобили движутся по следам от колёс предыдущих, и их след напоминает толстую грубую натянутую верёвку, а звуки воспринимаются не по отдельности, а как общий гул.

Когда наступает ночь, шум машин становится ещё более гулким и низким, скрывается во тьме и поднимается вверх, и мне кажется, что я слышу стон, будто вся дорога и весь мир враждебно лязгают зубами.

Машины, бегущие друг за другом бесшумно, и брошенное в пустом рисовом поле чучело никак не связаны друг с другом, но от этого кажется, что их объединяет что-то большее. Центральный район за рекой, стоящий лицом к этому месту, погружен в темноту, а река постоянно окутана или зеленоватым туманом при заходе солнца, или дымом, поэтому этот район кажется далёким, как открывающийся новый мир, когда бросаешься в неизвестность, в мир в восьмиугольном зеркале, где обитают небожители в старых сказках. Поэтому мне кажется, что там всегда идёт дождь.

Чтобы выйти не на скоростную трассу, а на обычную дорогу, надо спуститься по пологому склону и долго идти вдоль низкого холма, где остались сухие стебли однолетних растений — космеи и девясила — и груды сорных трав. Под доской объявлений автобусной остановки, там, где узкая дорога — на ней с трудом могут разъехаться два такси — встречается с широким шоссе, видны три-четыре человека, ждущие автобус. По этой дороге редко ходят машины или такси, только автобусы, поэтому наверняка она ещё не обледенела. Грузовик, проходивший по автомагистрали, съехал с неё и остановился на обочине, и мужчина в кожаной куртке, выпрыгнувший из кабины, повернулся спиной к дороге и мочится на груду сорных трав на крутом склоне.

За окном трещит сорока — «каак-каак». И тут птица в клетке вдруг начинает щебетать. Старухины руки, свесившиеся с кровати, слабо шевелятся. Кажется, что эти руки хотят сказать что-то, предотвратить. Я встаю, беру чёрный платок, лежащий в её изголовье, и накрываю им птичью клетку. Птица тотчас утихает. Должно быть, думает, что настала ночь.

Слышно, как за окном трещат сороки и громко щебечут какие-то птицы, составляя хор, но птица в клетке больше не машет крыльями.

Старуха хмурится и отворачивается. Луч солнца упирается прямо в кончик её носа. Я закрываю половину окна шторами, луч отодвигается к старухиным ногам. Придвинув стул к окну, я опять смотрю на улицу. Из-за разницы температур изморозь на окне тает и стекает по стеклу, а за окном день так прозрачен, что можно увидеть, как молекулы воздуха, тающие на солнце, пылают и искрятся.