Дальний остров - Джонатан Франзен Страница 5

Поставив себе диагноз «тоска по дому», я смог бороться с болезнью при помощи писем домой. До конца похода я и в дневнике каждый день что-то писал, и само собой вышло, что я стал отдаляться от Уайдмана и все больше внимания обращал на девушек; никогда раньше я не добивался таких успехов в общении. Чего мне прежде не хватало — это некоего, хотя бы даже и не вполне отчетливого, представления о своей личности, а тут, в одиночестве, заполняя страницу фразами от первого лица, я такое представление обрел.

Немало лет потом я подумывал о новых походах, но не настолько целеустремленно, чтобы взять и отправиться куда-нибудь. Личность, которую писание помогало мне в себе открывать, все-таки не была идентичной личности Тома. К его старому рюкзаку фирмы «Джерри» я, однако, прикипел душой, хотя для повседневного использования он был не слишком удобен, и я подпитывал свои мечты о дикой природе, покупая дешевые второстепенные принадлежности туристского быта — такие, как, например, гигантский флакон мятного жидкого мыла «Доктор Броннер», которое Том не раз мне расхваливал. Собираясь в колледж перед началом последнего учебного года, я положил «Доктора Броннера» в рюкзак, но по дороге в автобусе флакон лопнул — и моя одежда и книги намокли. Когда я попытался отмыть рюкзак под душем в общежитии, ткань расползлась у меня в руках.

Остров Мас-Афуэра, когда я приближался к нему на катере, выглядел не слишком гостеприимно. Моя единственная карта острова была распечаткой с сайта Google Earth на листе стандартного размера, и я сразу же увидел, что перед поездкой излишне оптимистично истолковал обозначенные на ней контуры. То, что на карте казалось крутым холмом, было отвесным утесом, то, что казалось пологим склоном, было крутым холмом. С десяток хижин, где находили приют ловцы омаров, сгрудились на дне громадного ущелья меж двух зеленых «плеч» острова, вздымавшихся на высоту три с половиной тысячи футов и, точно шапкой, накрытых мрачно клубящейся тучей. Океан, всю дорогу казавшийся относительно спокойным, гнал к берегу волны, они высоко вскидывались в проходе между скалами пониже хижин. Чтобы попасть на остров, мы с ботаниками спрыгнули в рыбацкую моторную лодку и подошли на ней к берегу на расстояние в сотню ярдов. Там лодочники заглушили мотор, мы взялись за канат, прикрепленный к бую, и стали подтягиваться к берегу. Когда мы совсем приблизились к скалам, лодку беспорядочно закачало, и, пока лодочники подсоединяли трос, который должен был нас вытащить, вода начала перехлестывать через кормовой борт. На берегу было неимоверное количество мух — недаром остров прозвали Мушиным. Сквозь открытые двери некоторых хижин аудиоплееры, соревнуясь в громкости, посылали навстречу гнетущей огромности ущелья и холодному океанскому прибою потоки северо— и южноамериканской музыки. И, словно мало было во всем этом негостеприимства, за хижинами высилась роща больших мертвых деревьев, выбеленных до цвета кости.

Внутрь острова меня сопровождали молодой рейнджер Данило и мул с невозмутимой мордой. Вид крутого склона, по которому надо было подниматься, не позволял даже изображать недовольство тем, что мне не придется нести свой рюкзак. За спиной у Данило висела винтовка, из которой он надеялся подстрелить кого-нибудь из некоренной популяции коз, пережившей недавнюю попытку одной нидерландской экологической организации уничтожить ее. Под серыми утренними тучами, вскоре превратившимися в туман, мы двигались по бесконечному серпантину и пересекли ложбину, густо поросшую маки́ — привнесенным сюда людьми видом, который используют при починке ловушек для омаров. На тропе в обескураживающем количестве лежал оставленный мулами помет; из живых тварей мы видели только птиц: маленького серобокого водяного печника и нескольких хуан-фернандесовских канюков. Это два из пяти сухопутных видов птиц, встречающихся на Мас-Афуэре. Кроме того, этот остров — единственное известное место гнездования двух интересных видов буревестника и одной из редчайших певчих птиц планеты — островной райадито, которую я надеялся увидеть. Честно говоря, к тому времени как я вылетел в Чили, наблюдение за редкими птицами осталось единственным занятием, о котором я точно мог сказать, что оно не вызовет у меня скуку. Популяция райадито, бóльшая часть которой живет на маленьком высокогорном участке острова, называемом Лос-Иносентес, насчитывает сейчас, как полагают, всего пятьсот особей. Очень немногие хоть раз видели эту птицу.

До Ла-Кучары мы с Данило добрались раньше, чем я ожидал, и в тумане показались очертания маленького рефухио — приюта для рейнджеров. На три тысячи футов мы поднялись всего за два часа с небольшим. Я знал, что в Ла-Кучаре есть рефухио, но воображал себе примитивную хижину и не предвидел, какая передо мной встанет проблема. Островерхая крыша приюта крепилась к земле тросами-растяжками, внутри имелись пропановая плитка, двухъярусная койка с поролоновыми матрасами, малопривлекательный, но годный к использованию спальный мешок и шкафчик, набитый макаронными изделиями и консервами; стало ясно, что я мог не брать сюда ничего, кроме йодистых таблеток, и выжил бы. Наличие рефухио делало мой и без того довольно-таки искусственный проект одиночного самодостаточного существования еще более искусственным, и я решил вести себя так, будто никакого рефухио нет.

Данило снял с мула мой рюкзак и по окутанной туманом тропке провел меня к ручейку, который образовал в одном месте маленький водоем. Я поинтересовался, можно ли дойти отсюда до Лос-Иносентес. Данило показал рукой вверх по склону: «Да, это три часа по кордонес». Я подумал было спросить, можно ли отправиться туда вместе прямо сейчас, — хотелось разбить лагерь поближе к райадито, — но моему проводнику явно не терпелось вернуться на берег. Он отбыл с мулом и со своей винтовкой, а я приступил к робинзоновским делам.

Прежде всего следовало набрать и очистить немного воды для питья. Взяв фильтрующий насос и брезентовый мешок для воды, я двинулся по тропке, ведущей, как мне казалось, к водоему, до которого от рефухио было, я знал, шагов семьдесят, не больше, — и мигом заблудился в тумане. Когда наконец, перепробовав несколько тропок, я выбрался к водоему, выяснилось, что шланг насоса лопнул. Насос я купил лет двадцать назад, надеясь, что он мне пригодится, если я когда-нибудь надумаю один отправиться в глухие места, но пластик за это время стал хрупким. Я наполнил мешок довольно мутной водой, а затем, вопреки своему же решению, вошел в рефухио, вылил воду в большую кастрюлю и кинул туда несколько йодистых таблеток. На эти простые действия почему-то ушел целый час.

Раз уж я оказался в рефухио, я снял одежду, мокрую от росы и тумана, переоделся и попытался туалетной бумагой — ее у меня было в избытке — высушить изнутри ботинки. Я обнаружил, что GPS-устройство — единственное, для которого я не захватил запасных батареек, — весь день было включено и тратило энергию впустую. Тревогу, которую это у меня вызвало, я пытался заглушить тем, что принялся стирать с пола рефухио жидкую грязь очередными комками туалетной бумаги. Наконец, выйдя наружу, я отважился в поисках места для лагеря за пределами окружавшего рефухио пояса из мулиного помета обследовать продолговатую каменистую площадку над обрывом. У меня над головой совершил пикирующий бросок канюк; с валуна нахально подал голос водяной печник. После долгих хождений, взвесив всевозможные «за» и «против», я выбрал ложбинку, которая немного защищала от ветра и имела еще одно преимущество: оттуда не было видно рефухио. Там я перекусил сыром и копченой колбасой.