Тишина - Питер Хег Страница 5

Он склонился к ней и запел:

В росе отраженье

Апрельской луны.

Промокла насквозь,

Но ей все равно.

Звучит ее лютня

Из серебра.

Одна в своем доме

Она слушает ночь. [6]

Двое водителей грузовика перестали жевать. Девушка серьезно смотрела на него из-под мягких, изогнутых иссиня-черных ресниц.

— И что же, — спросила она, — ты хочешь получить взамен?

Он опустил голову, так что его губы почти коснулись ее уха. Белого-белого. Словно меловой утес. Изогнутого, словно раковина мидии с острова Гили Траванган.

— Порцию жареных овощей, — прошептал он. — С рисом и тамари. И мою почту.

Поставив еду на стол, она скользнула прочь, словно храмовая танцовщица при дворе в Джакарте. Потом вернулась назад с ножом для бумаги и положила перед ним стопку конвертов.

Частных писем не было. Он не стал открывать остальные конверты. Но некоторое время посидел, перебирая их, задерживая каждый из них на мгновение в руке, прежде чем уронить на стол. Он вслушивался в их свободу, подвижность, дух странствий.

Среди писем оказалась открытка с приглашением на выставку современной итальянской мебели, где даже бокал «спуманте» не смог бы скрыть от вас тот факт, что сидеть на этих креслах и диванах так неудобно, что без специалиста по мануальной терапии до дома вам будет не добраться. Конверты мрачного вида от коллекторских агентств с обратным адресом в районе Нордвест. Билеты на премьеру в новую оперу на острове Докёэн. Дисконтные проспекты от американских авиакомпаний. Письмо из английского издательства по поводу справочника «Великие имена в комедии XX века». Все это он оставил без внимания.

Где-то зазвонил телефон. Девушка возникла перед ним с телефонной трубкой на маленьком золотистом лакированном подносе.

Они с Каспером посмотрели друг на друга. В качестве почтового адреса он всегда указывал абонентский почтовый ящик на Гасверксвай. Оттуда ему два раза в неделю приносили письма и бандероли в этот ресторанчик. В Отделе регистрации населения был указан адрес «для передачи» цирку «Блафф» на Грёндальс Парквай. Там он раз в две недели забирал письма из государственных учреждений. Почтовая компания обязана была сохранять конфиденциальность. Соня с Грёндальс Парквай умерла бы на костре за него. Найти его было невозможно. Даже налоговая инспекция вынуждена была сдаться. Теперь кто-то все-таки до него добрался. Он снял трубку.

— Вы не возражаете, если мы приедем через четверть часа?

Это была светловолосая женщина.

— Не возражаю, — ответил он.

Она повесила трубку. Он сидел, слушая гудки.

В справочной он узнал телефон больницы Биспебьерг. Его соединили с детским психиатрическим отделением. Туда и в Центр школьной психологии направляли практически всех детей из Копенгагена и пригородов.

Дежурная отделения соединила его с Ван Хессен.

Она была профессором детской психиатрии, вместе с ней он занимался некоторыми из самых сложных детей. Процесс этот для детей был целительным. Для нее же он был весьма непростым.

— Это Каспер. Ко мне приходили мужчина, женщина и ребенок. Девочка десяти лет, зовут Клара-Мария. Они говорят, что это ты их направила ко мне.

Она была слишком удивлена, чтобы задавать какие-либо вопросы.

— У нас не было ребенка с таким именем. Во всяком случае, пока я здесь работаю. И мы никогда не дали бы направление. Без предварительной договоренности.

Она начала воспроизводить в памяти болезненные части прошлого.

— К тебе, — продолжила она, — мы при любых обстоятельствах постарались бы не направлять. Даже если бы у нас была предварительная договоренность.

Где-то на заднем плане играло фортепианное трио ми-бемоль мажор Шуберта. На переднем плане жужжал компьютер.

— Элизабет, — сказал он, — ты что, пишешь объявление о знакомстве?

Она задержала дыхание.

— Объявления — это слишком узкий канал, — продолжал он. — Любовь требует от человека, чтобы он открылся. Нужна большая сфера общения, чем Интернет. Тебе бы подошла двигательная терапия. И что-нибудь для голоса. Я мог бы давать тебе уроки пения.

Ответа не последовало. В тишине он услышал, как на скрипке играет Исаак Штерн. Нежное — очень нежно. Жесткое — очень жестко. Техника без всякого напряжения. И печаль на грани невыносимого.

Рядом с ним кто-то стоял, это оказалась девушка. Она положила перед ним листок бумаги. Он был чистый.

— Песня, — попросила она, — стихи. Запиши их.