Ладья Харона - Паскаль Киньяр Страница 5

Он любил ползать на четвереньках и, что ни день, со страстью предавался этому занятию. Нравилось ему также скулить и выть по-собачьи, забравшись на псарню. Говорили, будто он способен отнять кость у дога или другого большого пса, вырвав ее зубами прямо из пасти. И когда ему удавалось захватить у собаки самый лакомый кусок, он ликовал оттого, что одолел ее, и возвращался, дабы вернуть похищенное все так же — «из зубов в клыки». Его мать была бесплодной целых шесть лет после свадьбы, чем немало гневала своего супруга. Однажды вечером, стоя на коленях подле кровати, она простерла руки и воззвала к Господу с такой мольбой: «Боже мой, коли уж Ты так ополчился на меня, знай, что я готова понести от любого, будь он хоть с этого, хоть с того света!» С этими словами она подняла подол своей рубашки. Так и зачала она этого сына, коего назвала Говтельдом, ибо он кричал неумолчно и днем и ночью. Впоследствии он стал отцом Вильгельма Завоевателя. Сразу же после рождения близкие нарекли его Дьяволом. Он не сосал грудь своих кормилиц, он впивался в нее зубами, вырывая куски мяса. Когда пришлось искать для него уже шестую кормилицу, женщины, ходившие за ним, попросили одного ремесленника взять коровий рог и просверлить его, дабы таким образом защитить грудь кормящей, пока ребенок будет сосать ее молоко. Он так и не научился разбирать буквы. У своих товарищей по играм он ногтями вырывал глаза и пожирал их. Едва завидев монаха или монашку, бросался на них с дубиной и забивал до смерти, а после задирал им подолы и осквернял мертвых своим семенем, изливая его во все отверстия бездыханных тел. Невозможно счесть великое множество детей, коими обрюхатил он женщин, давших Богу обет непорочности. Король, его отец, изгнал его прочь, такой ужас он сеял по всем провинциям. Папа римский отлучил его от церкви, ибо он разбивал статуи святых в церквах и сбрасывал наземь придорожные распятия. Тогда Говтельд сбежал в лес и занялся разбоем. Вскоре он стал полновластным хозяином во всех диких угодьях страны. Однако, соединив свою жизнь с медведями и волками, он совершил такое множество преступлений в лесах и среди скал, что отцу пришлось вернуть его ко двору, дабы следить за ним и не допускать злодействовать. Желая держать сына под присмотром, он подарил ему замок в окрестностях Руана и посвятил в рыцари. Увы, ничем нельзя было умерить жестокость, владевшую Говтельдом. На турнирах он обезглавливал всех сеньоров, которых сбрасывал с седла своим копьем.

И вскоре никто из знатных господ не хотел сражаться с ним, боясь потерпеть бесславное поражение.

И по всей стране, от морских берегов Бретани до дальних пределов равнины Иль-де-Франс, настал конец рыцарским турнирам, бывшим некогда украшением прежней жизни.

Последний турнир, какой увидела Нормандия, состоялся в Арке.

Невиданное множество людей столпилось в кустах вокруг луга, служившего ристалищем. Детишки бегали по обочинам. Женщины укрывались в тени низеньких деревец ближайшей рощицы. Однако же на самом лугу виднелся лишь один всадник — сир Говтельд, въехавший на ратное поле, он стоял там в полном одиночестве, в белой пустоте. Никто из знатных сеньоров Нормандии не выступил против него. Толпа зрителей, устав ждать понапрасну, разошлась по тропинкам меж кустов боярышника. В конце дня Говтельд и его слуги, захмелевшие от вина и объятые злобою, не имевшей никакой другой причины, кроме неутоленной жестокости, обратили ее на аббатство, расположенное поблизости от луга Арка, где должен был состояться турнир. Они поймали отца-настоятеля, аббатису, садовников и монахинь, обесчестили их всех, а после сожрали, пируя таким образом целых шесть дней.

Говтельд сжег дотла аббатство в Арке.

Сир Говтельд и не думал искать оправдания своим злодействам. Он говорил, что внутри у него сидит демон, который приказывает, заглушая голос совести: «Отринь Добро. Отринь сон. Отринь музыку. Отринь картины. Отринь книги. Отринь шахматы».

Вернувшись из Арка, он возжелал овладеть своей матерью.

И тогда его мать в изодранной опоганенной сорочке, пораженная ужасом, распростертая перед ним на каменных плитах лицом вниз, сложила руки и тихим голосом поведала сыну тайну его зачатия. Выслушав ее, он замер в неподвижности, во тьме ночи, потом вытащил меч из ножен, отрезал этим мечом собственные волосы, подошел к бойнице в стене, выбросил меч в крепостной ров, покинул замок в одной рубахе, опустился на колени и так, на коленях, пересек всю Галлию, добрался до Маравода и встретился с папой римским.

— Я сын герцога норманнов, — объявил он папе. — Матушка моя, устав молить Господа о зачатии ребенка, предложила свое чрево демону с того света, и я родился при обстоятельствах, о коих и хочу вам поведать.

— Только не это! Повелеваю вам навеки замкнуть уста для речи, сын мой! Таков мой приказ. О, каким великим несчастьем стало ваше появление на свет! Но еще худшей бедою назову я появление ваше в Вечном Городе, где Господь избрал меня своим наместником на земле! Замкните же навсегда уста ваши, сын мой! Это приказывает ваш Святой Отец!

И с того дня, повинуясь папскому запрету, Говтельд не произнес более ни слова.

Папа отослал этого человека с окровавленными коленями, собственноручно обритой головой, обреченного на вечную немоту, к отшельнику, коего особо почитал за святость. Сей анахорет, уже весьма преклонного возраста, жил на самом верху скалы в римской местности над городом Орте. Каждый день он приносил своему подопечному немного хлеба, дабы желудок его выполнял свою работу. И больше ничего. Затем старик поднимался обратно на свой утес. Говтельд просыпался рано, в час утренней молитвы, но свой хлеб он отдавал собакам, сам же питался одними только собачьими экскрементами, подбирая их прямо из заднего прохода — вот насколько простиралось его благочестие. Как-то раз отшельник сказал своему ученику: