Голос нашей тени - Джонатан Кэрролл Страница 5

Зачем я вру? Почему обхожу в этой истории столь существенную часть? Да и какое это теперь имеет значение? Ладно. Прежде чем продолжить, вот вам тот кусок головоломки, который я прятал за спиной.

У Бобби была старшая сестра по имени Ли. В свои восемнадцать она была самой сногсшибательной девушкой, какую вы только можете себе вообразить. К тому времени, как Росс и Бобби тесно подружились, она уже несколько лет как закончила школу, но люди по-прежнему судачили о ней, потому что она была действительно потрясающей девушкой.

Она была капитаном болельщиц, членом Клуба бодрости и Клуба гурманов. Я выучил это наизусть, потому что у Росса был школьный ежегодник за тот год, когда она закончила школу, и, как это часто бывает с самыми хорошенькими девушками, казалось, что ее лицо было на каждой второй странице: вот она кувыркается колесом, вот ее коронуют как королеву выпускного бала, вот она ослепительно улыбается вам из-за охапки книг. Сколько раз я пожирал глазами эти фотографии? Сотни? Тысячи? Множество.

Тогда я еще не понимал, что часть ее особой ауры имела чувственную природу. Я не знал, была ли она «легкодоступной», поскольку насчет этого я мог положиться лишь на Росса, который заявлял, что имел ее миллион раз, но даже самые невинные из тех фотографий издавали аромат сексуальности столь же сильный, как запах свежеиспеченного хлеба.

Подарком Росса на мой двенадцатый день рождения был урок мастурбации, к которому прилагался экземпляр журнала «Джент» трехмесячной давности. Но с самого начала я мог достигнуть оргазма, только думая о реальных женщинах. Эти журнальные красотки с их грудями-дирижаблями и лицами фурий скорее пугали меня, чем возбуждали. Нет, моему представлению о сексуальном исступлении скорее соответствовала фотография Ли Хенли, где она прыгает, подбадривая футбольную команду, а фотограф как-то умудрился поймать на взлете восхитительный краешек ее трусиков.

Впрочем, я влюбился в нее задолго до того, как научился таким образом баловаться, и когда я первый раз воспользовался ею в своих фантазиях как женщиной, то ощутил себя развратником, зная, что хоть я ни разу не сказал ей и пары слов, а каким-то образом поступил с ней нехорошо. Но это чувство вины прожило недолго, поскольку мой двенадцатилетний член стремился в дело, и потому я продолжал насиловать ее изображение голодными глазами, а себя самого — трясущейся от нетерпения рукой.

Иногда я полностью покидал реальный мир и, глядя в потолок и ощущая, как мое тело врывается в стратосферу начинал снова и снова выкрикивать ее имя. Ли Хенли! О! Ли-и-и-и! Х отя я старался заниматься этим, только когда был уверен, что дома никого нет, как-то раз я поленился проверить, и оплошность оказалась катастрофической.

Стянув до колен бермуды и уютно пристроив на груди школьный альбом, я начал петь мою песню к Ли, когда дверь вдруг распахнулась и на пороге возник Росс.

— Ага, попался! Ли Хенли, да? Ты дрочишь на Ли Хенли? Погоди, малыш, вот узнает Бобби! Он тебя на фарш порубит. Эй, что это у тебя? Мой альбом! Отдай! — Он выхватил его у меня из рук и посмотрел на фотографию. — Черт, ну погоди, я все скажу Бобби. Да, не хотел бы я оказаться на твоем месте! — Лицо его выражало полный триумф.

С этого момента начались насмешки и мучительства, продолжавшиеся больше года. В ту ночь, стянув с кровати покрывало, я нашел у себя на подушке фотографию — изуродованное тело на поле боя и равнодушно взирающий на него солдат. Красными чернилами на солдате было написано «Бобби», а трупом был я.

И было еще много всякого в таком же духе, но самыми страшными моментами были те, когда Росс небрежно говорил Бобби:

— Хочешь узнать, чем занимается мой братец? Ни стыда, ни совести у этого гаденыша! — Глядя прямо на меня, с сияющим лицом, он делал тысячелетнюю паузу, отчего мне хотелось оказаться где-нибудь на Суматре, или умереть, или и то и другое. В конце концов, он всегда говорил: «Ковыряет в носу» — или что-нибудь равно низкое и правдивое, но ничего сравнимого с «этим», и я снова мог вздохнуть спокойно.