Я не один такой один - Лилия Ким Страница 5

Двадцать шесть лет после этого журналисты пытали астронавта, кому он передал привет, но он молчал. Пока однажды не заявил: «Ну, поскольку мистер Горски умер, я вам расскажу. Когда мне было пять лет, мы с моим братом играли в бейсбол на заднем дворе. Мой брат забросил мяч в соседний двор, под окна соседской спальни. Нашими соседями были мистер и миссис Горски. И когда мой брат пошел за мячом, он услышал, как миссис Горски говорит своему мужу: «Оральный секс?! Ты хочешь оральный секс?! Только когда соседский мальчишка прогуляется по Луне!»

Вот такая история.

Каждый раз, когда я ее пересказываю, в голове моей рождается целый вихрь мыслей. Во-первых, о чем же на самом деле думал Нейл Армстронг, делая свои маленькие шажки по Луне? И какой именно скачок для всего человечества он имел в виду? А самое главное — мы уже сделали этот скачок или еще нет?

[+++]

Слоняюсь по квартире из угла в угол. Выискиваю в нашем языке аналог слову «privacy». Личное, сокровенное, твое собственное — что? Нет слова. Слова нет, а privacy есть. За это надо выпить.

Наливаю в стакан вина. Выпиваю залпом. Вино не кислое, не сладкое, картонное какое-то, со вкусом коробки, в которой его продают. Смотрю некоторое время безотрывно на проплешину в стене кухонного закутка. В одном углу плита, в другом мойка. Рядом с окном стол. Шатается, собака. Больше ничего. Холодильника нет. Ну и правильно. На кой он нужен, этот холодильник.

Над мойкой отвалился кусок штукатурки давным-давно, обнажив ржавую арматуру. Все это покрылось пылью и жирной сажей. Похоже, прежние жильцы любили жарить блины. На плите несмываемый слой черного пригоревшего жира.

У меня на кухне была стеклокерамическая варочная панель с сенсорным управлением. Я на ней даже готовила. Кашу Мите варила…

Нет. Не думать про Митю. Уже слезы подступили. Сесть работать.

Сесть никак не получалось. Будто шило в заднице. Не могу сидеть. Заглянула в кладовку. Хозяйский хлам. Старые погнутые детские санки. Пара валенок. Деревянная лопата для снега, коробки картонные. Все утрамбовано на манер мусорного куба. Вся кладовка забита сверху донизу, ничего туда уже не влезет.

Открываю дверцы шкафа в стенке. Там только сумка с моими вещами. Открываю сервант. В центре стоит золотая кружка с надписью «Тамаре с искренними пожеланиями здоровья, счастья и долгих лет жизни». Кто эта Тамара? Чувствую себя археологом чьей-то жизни.

Несколько маленьких фарфоровых фигурок — козлик с виолончелью, кот с дудочкой, свинья с гармошкой, все сантиметра по два. Сервизные тарелки стопками, разномастные чайники. Все старое. Синий кобальтовый сервиз на центральной полке. Почти весь целый.

Вытаскиваю себе пару чашек с блюдцами и стопку тарелок. Тащу на кухню. Как соберусь поесть или чаю выпить, гы-гы-гы, хоть будет из чего.

Залезаю в бельевой шкаф. Там только то самое одеяло, с хлоркой. Вытаскиваю его. Разворачиваю на кровати. Потом перекладываю на широкий подоконник правого окна. Пусть проветрится. Что ж от него так больницей пахнет? Сперли оттуда, что ли?

Лезу в нижние антресоли. Пусто. Пусто. Пусто. В последних какие-то тряпки. Не то для пола, не то для пыли. Драные, махровые. Похоже, когда-то были полотенцами.

Иду на кухню за табуреткой. Разглядываю по дороге пол. Все застелено линолеумом. На линолеуме нарисован паркет. Никаких уголков или бордюров. Просто отрезали куски и клеили на кривой цементный пол. Уже почти все отклеилось по краям. Только там, где мебель стоит, ничего не топорщится, а так по всему периметру линолеум задирается, как носы у любопытных карликов, когда мимо идет Мерилин Монро.

Возвращаюсь с табуреткой. Залезаю на верхние антресоли — там книги. Стопками сложены. Вытаскиваю одну — Достоевский. «Идиот». Читала когда-то давно. В юности. Лет семь назад. Смотрю другие. Обычный набор советской семьи. Карамзин «История государства российского», Дюма «Три мушкетера», Жорж Санд «Консуэло», «Графиня Рудольштадт», несколько бордовых с золотом томиков Пушкина, два бело-зеленых Алексея Толстого, «Молодая гвардия» Фадеева… Дальше мне лезть неохота. У меня дома в детстве был книжный шкаф с абсолютно аналогичным содержимым.

Переставляю табуретку, залезаю на следующие антресоли. Открываю и тут же захлопываю. Внутри детские игрушки. Старые, советские. Успела разглядеть только оранжевую неваляшку с белым пластиковым жабо вокруг шеи. У меня тоже такая была. Нет. Здесь я рыться не буду.

С тяжелым сердцем открываю последние дверцы. Пусто… Хотя… Приподнимаюсь на цыпочках и вижу в дальнем углу какой-то предмет. Не то шкатулка, не то книжка. Спрыгиваю с табуретки так быстро, будто нашла клад, несусь в прихожую, там на гвоздике висит длиннющая ложка для обуви с головой лошади на конце. Хватаю ее. Влезаю обратно на табуретку. Подтаскиваю предмет к краю.

Это фотоальбом. Очевидно, новый. Набит фотографиями целиком, и еще пачка просто вложена.

С нетерпением, но бережно несу обнаруженное богатство к столу, поближе к лампе. Собираюсь уже начать смотреть, потом вспоминаю, что надо бы налить, принести сигареты и пепельницу.

Откладываю пачку разрозненных фотографий в сторону. Открываю альбом. На первой странице мужчина с веселым пьяным лицом держит на руках голую девушку. То есть из одежды на ней только очки и туфли. С любопытством переворачиваю страницу. На следующем развороте трое голых мужчин сидят в сауне, а на коленях у них опять-таки голая девушка, размахивающая веником. С другой стороны две женщины в душе радостно смеются и машут руками, чтобы их не фотографировали. Разумеется, тоже голые.

Интересно, чей это альбом? Вряд ли той Тамары, чья кружка стоит в серванте. На следующем развороте бородатый мужчина в очках и дорогом костюме танцует вокруг обнаженной хохочущей блондиночки, которая машет в его сторону елочной мишурой. Рядом фотка с тремя одетыми женщинами, они сидят за столом и держат в руках пластмассовые стаканчики. В одной из них я узнаю блондиночку. Если бы не предыдущая фотография, можно было бы решить, что это фото со дня рождения в каком-нибудь торговом офисе средних размеров. Приглядываюсь — нет, не все в этой картинке гладко. На самом деле две женщины держат в руках только стаканчики, а у третьей в одной руке стаканчик, а в другой малиновое, внушительных размеров дилдо.

На следующем развороте женщина лет тридцати пяти стоит раком на диване и улыбается двум мужчинам — голым мужчинам средних лет, один с брюшком и лысый, другой худощавый, с постным благообразным лицом. Мизансцена сильно напоминает встречу двух вежливых людей перед дверью. С другой стороны, на подлокотнике, вполоборота к остальным, сидит скучающий господин с седыми висками, в рубашке с галстуком, и ласково на них смотрит.

Смотрю остальные фотографии. Постепенно начинаю запоминать и узнавать участников. Всего на снимках в разных комбинациях и позах примерно тридцать счастливых людей и еще человек двадцать обалдевших проходных персонажей. Я узнаю господина с бородой, юношу с постным лицом ботаника, блондиночку, женщину с немного лошадиным лицом, молодую женщину с короткой стрижкой и лицом офис-менеджера, человека, который на всех снимках закрывает лицо рукой, высокого небритого мужчину, похожего на сову, которую вытащили из дупла в полдень…