Истории дальнего леса - Павел Шмелев Страница 5

— Ну если так, то давай рассказывай, — неожиданно миролюбиво проговорил волк, чувствуя где-то очень глубоко внутри себя огромное облегчение. — Хорошо, что с добром пришел, несмотря на доставшиеся тебе и мне времена. Вот только жаль, что оно, добро это, у тебя какое-то несказанное. Вот ведь ты учудил как. А времена, знаешь ли, не бывают плохими или хорошими, добрыми или злыми. Такая уж у них определенность: они просто отсчитывают наши нелепые или уверенные шаги. И всё. А вообще говоря, в наших сказочных местах нельзя жаловаться, это же тебе не какие-то там запредельные Палестины… Но все-таки попробуй рассказать, что же такое ты еще загадал. Порадуй меня своей придумкой.

Магический волк, благодаря особой волшебной и таинственной сущности, сразу прочитал мысли ежика о добре. Но решил выслушать это колючее существо.

В глубине души волк, конечно, был несказанно рад, что ежик оказался не таким глупым, как приходивший намедни выдренок Константин. Вот с тем была настоящая беда: тоже ведь пытался добро приносить. Вот только не на себе, как этот, с иголками, а с собой. Много разного добра приносил, причем охапками — разного и сомнительного добра.

— А где же… заяц? — непроизвольно вырвалось у еще не оправившегося от пережитого страха ежика.

— День сегодня, понимаешь ли, совсем не заячий, — ответил волк и рассмеялся, — бывает это в наших местах: как задастся день с раннего утра не по-заячьи, так и пойдет все кругалем. Но ведь и ты не аистом паришь, а с боку на бок устало переваливаешься, как и братья твои, ежи лесные. Ты ко мне по делу пришел или просто так, в поисках зайца вислоухого или кожи для новых котомок?

— Кожей для котомок я запасся надолго, — тихо проговорил ежик, обдумывая, как это день может не задаться, да еще по-заячьи, и куда это все идет непонятным «кругалем», — и зайцы мне, по правде говоря, не друзья, и даже не родственники совсем, и теперь без всякой практической надобности. Я к тебе за помощью пришел, только не знаю, как и начать. Тем более что день у тебя как-то не задался. Я, вообще-то говоря, мог бы и подождать немного, вдруг завтра у тебя день задастся. Уж больно тонкое и магическое дело…

— Ты вот что: не смущайся. Ждать задавшегося дня мы с тобой не будем. Так что давай, начинай, не мешкая, но и не суетясь, без вредного скоропалительного коварства, прямо с сердцевины природной непонятности. А то приходил тут ко мне утром один лысоватый старичок-лесовичок. Тоже все глазами сверкал да рассказывал о временах. Потом все сетовал, что потерял иллюзии. Вот и хотел один на один со мной поговорить. Как пить дать, он в прошлой жизни болтуном работал… Ну да ладно, не о нем речь, а о тебе. Наслышан я о тебе и так думаю, что понять-то тебя смогу. Как же не понять! Вот только попроще говори. Есть у нас в Дальнем Лесу любители «словесной цветастости», беда с ними просто, ну прямо сущая напасть лесная. Заражают они всех несуразностями.

— Скажу тебе просто: трудно мне так жить. Не ремесло трудное, а какая-то жизненная «разломистость». Просто беда.

— Трудно? Просто беда? — переспросил волк, не вставая с пенька. — Ага, вот ведь как значит. Трудно. Ну-ну. А кому же сейчас легко? Покажи мне этого счастливца в нашем Дальнем Лесу или его близлежащих окрестностях. Найди и приведи ко мне, расцелую и озолочу от доброты душевной… Но у тебя же все вроде бы складывается удачно. И не бедствуешь ты совсем. Что же за эдакая «разломистость» тебя одолела?

— Ага, все вроде бы и хорошо. А если с другой стороны посмотреть, то плохо. Намедни друг мой, хорек Василий, говорил, что, мол, такова обоюдоострая двуединость диалектики нашей жизни. А может быть, назвал он это двуединой обоюдностью. Уж не помню, больно ученые слова. Но как бы это ни называлось, устал я так жить. Не для меня, наверное, жизнь неспешная да пешеходная, — пробормотал ежик, опуская мордочку и думая про себя, какие это окрестности близлежащие и почему же нет счастливцев в сказочных местах. Но более всего он переживал, что не по силам чудодею задача окажется. Чувствовал он, что слишком на многое замахнулся.

Медленно встав с пенька, вздыхая да охая, по-хозяйски основательно прошелся волк по полянке вокруг ежика, думая о чем-то своем, несомненно высоком, чистом и магическом. Со стороны казалось, что он думал о том, стоит ли делиться каким-то особым и праведным знанием, да и вообще о сокровенном говорить вслух. Но потом волк все-таки решился поделиться посетившими его божественными мыслями и усталым басом промолвил:

— Вот ведь беда какая. Прямо чистая напасть какая-то средней степени вредности и огромного, совсем не сказочного, чистого природного лукавства, небрежно перемешенного с очевидной ехидностью. Ну просто блажь несусветная, и все. Такой успешный и хорошо устроенный в этой жизни ежик, а хочет летать. Знаю, знаю все про тебя и про твои котомки. Знатное и прибыльное ремесло. В нашем лесу секреты не скроешь, да и я не простой волк серый. Чего уж скрывать.

— Не совсем я понял по поводу природного лукавства, уж извини меня за это, — пробормотал ежик смущенно, — да еще с какой-то очевидной ехидностью. Я ведь магии совсем не обучен и не философ по природе своей изначальной. Вот и не очевидна мне никакая ехидность, ты уж прости меня. Ты попроще скажи, без высоких материй да таинства магических заворотов, обычными лесными словами — помочь-то сможешь или как?

Пауза неприятно затянулась. Последние слова ежика как будто повисли в воздухе. Ему даже показалось, что он видит эти два слова — «или как». Присела эта пара оживших слов на соседний пенек и нагло, не моргая невесть откуда появившимися среди букв голубыми глазами, уставилась на лесных персонажей. Ежик слабо себе представлял вариант «или как» и всей душою надеялся на помощь. Меж тем погода все более очевидно начала меняться в сторону вредности. Прилетел западный ветер с далеких Кантебрийских горных вершин, не снимающих зимнее белоснежное убранство уже много лет. Покружил он по полянам Дальнего Леса, как будто искал кого-то, и умчался по своим небесным делам. И лишь говорливые липы не могли успокоиться и все еще махали ветвями вслед исчезнувшему за горизонтом изменчивому посланцу небес. Меж тем в лесу началось непонятное природное явление, которое смышленый ежик заметил и назвал по-своему — неприцельное шишкометание.

Ежик тут же отвлекся от глобальных мыслей о непредсказуемости поворотов судьбы и глупой нелепости случая и стал размышлять о только что начавшейся буквально на его глазах природной несуразности отъявленного лиходейства.

«Это и есть самый настоящий лесной шишкопад», — решил рассудительный ежик.

Вот ведь какое природное чудо случается в нашем Дальнем Лесу. Залетел как-то ветер в Дальний Лес по своим спешным небесным делам повышенной магичности. Но по общей своей вредности переменчивого характера не задержался он в этих местах. Пролетел с севера на юг да и скрылся где-то там, за горизонтом. Только его и видели. Но не пропало его дело — он разбудил елки. Елки, не задумываясь, развернули затаенную до сего момента природную активность и разбудили шишки. Шишки, полные заветными семенами, поняли, что пора собираться в полет, осеменять лес и поддерживать свою породу.

И вот вся цепочка нелепостей или затаенной природной зловредности заканчивается тем, что глупые шишки падают ежику на мордочку в самый неподходящий момент. «Нет в природе всеобщей гармонии или даже малейшего намека на какую-нибудь мало-мальски заметную справедливость, — грустно думал ежик, — и отродясь не было. Поэтому и страдаем мы так часто и неимоверно много. И, вопреки расхожему поверью, нет в этом страдании никакого очищения. А есть во всем этом лишь какое-то природное ехидство».