Три твоих имени - Дина Сабитова Страница 5

Хотя в деревне у многих прозвища.

Вот приходила к Вере Муратовне Маня, так ее зовут Ванихой. Это потому что муж у нее был Иван. А самого Ивана звали Жених. Наверное, жениться он любил. Хетчиковых зовут Мухоморы, Ритка и не знает почему. Бабка Хетчикова сидит на крыльце, мух отгоняет, ей сто лет, она вся-вся в морщинах, и руки у нее покрыты пятнами. Может, потому они мухоморы?

А их, Новаков, всех вместе зовут поляшками, а татку отдельно Феличитой.

— А что, — усмехается татка. — Феличита — это песня была такая, хорошая песня. По-итальянски, говорят, это означает «счастье».

— А Феликс — это откуда?

— А и Феликс оттуда же. Означает — счастливый.

Тут Ритка уж не может не спросить:

— Это ты, татка, счастливый?

Татка думает. Кусает длинную травину и думает. Молчит.

— Может, и счастливый. Никто этого про себя сказать не может, пока жизнь не проживет.

— А поляшки мы, потому что поляки?

Ритка не очень знает, как это — поляки? Вроде все у них как у других людей. Ноги, руки, голова. А они почему-то поляки.

— Поляки, — кивает татка. — И ты у меня полячка младая! — смеется он. — И Гелька вон — тоже полячка младая!

Ритка помнит!

Однажды — очень-очень давно — Ритка болела. У нее была высокая температура и болели уши. Мамки дома не было, врач никак не шла, а Ритка плакала, потому что было очень больно.

И тогда татка сказал:

— Ритка, не плачь, врач сейчас придет, а вот слушай, я тебе сказку расскажу.

И начал рассказывать. И все в этой сказке было очень ловко одно к одному. Ритку качало этой сказкой и уносило куда-то. Там жил какой-то старый Будрыс, и у него было три сына. И все они поехали на войну. И хотели они привезти отцу золота и бриллиантов, много-много. А каждый привез полячку младую.

Ритка все время помнила эту сказку как сон, потому что под конец она уже уснула и не знала, чем закончилась история с тремя сыновьями. Наверное, свадьбой, как любая сказка.

— Татка, а расскажи еще раз. Про Будрыса…

— A-а, ты запомнила? Память у тебя, Ритка, крепкая, ничего не пропадает. Ну, слушай.

И татка начинает:

Три у Будрыса сына, как и он, три литвина.

Он пришел толковать с молодцами.

«Дети! Седла чините, лошадей проводите,

Да точите мечи с бердышами.

Справедлива весть эта: на три стороны света

Три замышлены в Вильне похода.

Паз идет на поляков, а Ольгерд на прусаков,

А на русских Кестут воевода…»

— На тараканов? — удивляется Ритка.

— Каких еще тараканов? — сбивается татка.

— Ну ты сказал: на прусаков. Тараканов бить?

— Тьфу, Ритка, ничего ты не понимаешь. Смотри, они были литвины. Пошли воевать с русскими, поляками и прусаками. Был такой народ — прусы, прусаки. Сейчас уже нет, а раньше была страна Пруссия, и король там был, Фридрих. А будешь меня перебивать, — перестану рассказывать, — сердится татка.

— Не буду перебивать, рассказывай! — просит Ритка, замирая.

— А хочешь, я тебе по-польски расскажу? — вдруг воодушевляется татка. — Ты ведь по-польски и не слышала никогда?

— А как это, по-польски?

— Есть такой язык, польский. На нем в Польше говорят. Твоя бабка, моя мать, была полька. И мы дома только по-польски говорили. А потом…

— Что потом?

— Потом бабка умерла, а я женился. На твоей мамке, — почему-то зло говорит татка.

Ритка, которая привыкла очень чутко слушать, какое настроение у взрослых, тут же спешит погасить его злость:

— Давай по-польски, татка, а я пойму?

— А ты пойми.

И татка несколько секунд смотрит в белесое небо, подернутое июльским вечерним маревом.

И говорит потом что-то очень красивое и совсем почти непонятное Ритке.