Лучше для мужчины нет - Джон О'Фаррелл Страница 5

– Простите, не желаете присесть? – сказал я, вставая.

– С какой это стати? – вызывающе спросила она.

Вот черт.

– Ну-у… вы выглядите немного усталой… а я все равно выхожу на следующей, – солгал я.

Она заняла мое место, а мне пришлось выйти из вагона, чтобы не раскрылся обман. Я пробился через толпу на платформе и влез в тот же поезд двумя вагонами впереди. Небеременная женщина проводила меня странным взглядом – но не настолько странным, как пятнадцать минут спустя, когда мы оба проходили через турникеты на станции "Кентиш-таун".

Стоило выбраться на свежий воздух, как зазвонил мобильник. Хьюго извинился, что я его не застал, но всю вторую половину дня ему пришлось мотаться туда-сюда. Совершенно излишняя подробность. Музыкой он остался доволен – мне удалось создать что-то "прямо-таки охренительно кайфовое". Хотя обычно я считаю Хьюго человеком неискренним и не доверяю его суждениям, в этот раз я готов был сделать исключение. Я всегда сомневался в качестве своих музыкальных отрывков. Как только в голове складывается приличная мелодия, мне начинает казаться, будто я ее у кого-то стащил, поэтому любую похвалу проглатываю с жадностью. К сожалению, музыку я сочинил всего лишь для радиорекламы, да и агентство вряд ли сделает Хьюго продюсером, так что ее все равно никто никогда не услышит. Я знал об этом, еще берясь за работу, но знал также и то, что смогу выполнить ее быстро, за нее хорошо заплатят, и благодаря ей я смогу расслабиться пару дней в своем уютном коконе.

Я свернул в тупик Бартоломью. Вдоль улицы выстроились высокие монолиты серых мусорных баков на колесиках, подобно статуям с острова Пасхи, бесстрастно ожидающим незваных гостей. Я подошел к дому номер 17 и вставил ключ в замок. Открыл дверь, и на меня выплеснулись хаос и шум.

– Папа! – радостно завопила моя двухлетняя дочь Милли, вылетая из коридора и обхватывая меня за ногу.

Магнитофон орал детские стишки. Альфи, мой грудной сын, довольно дергал конечностями у материнской груди.

– Я тебя так рано не ждала, – улыбнулась Катерина.

Я осторожно пробрался между деревянными кубиками, разбросанным на ковре, поцеловал жену и забрал у нее Альфи.

– Знаешь, что? Я закончил работу, и в эти выходные свободен.

– Потрясающе, – сказала она. – Тогда у нас двойной праздник. Угадай, кто сегодня пописал в горшок?

– Неужели ты, Милли?

Милли кивнула, преисполненная гордости, которая уступала лишь гордости ее матери.

– И совсем-совсем не попала на пол, правда, Милли? У тебя получается лучше, чем у твоего папочки, хотя ему уже тридцать два.

Я любовно ткнул Катерину под ребра.

– Я ведь не виноват, что сиденье унитаза постоянно падает.

– Да, виноват тот идиот, который его устанавливал, – согласилась она, намекая на тот печальный вечер, который я убил, чтобы пристроить на унитаз деревянное сиденье.

Милли явно понравилась похвала, и она поспешила снова привлечь к себе внимание.

– А я кошку нарисовала, – сказала она, показывая мне обрывок бумаги.

Честно говоря, рисунок Милли никуда не годился. Чтобы изобразить нашу кошку, она повозила синим карандашом по бумаге – туда-сюда, туда-сюда.

– Отличный рисунок, Милли. Молодчина.

Когда-нибудь она повернется и скажет: "Не надо кривить душой, отец, – мы же оба знаем, что картинка – полное говно", – но пока, судя по всему, она принимала мои слова за чистую монету. Я любил приходить домой после двухдневного отсутствия: они всегда так радовались мне. Возвращение блудного отца.

Пока я возился с детьми, Катерина принялась убирать кухню. Я поиграл с Милли в прятки, что оказалось довольно просто: она три раза подряд пряталась в одном и том же месте – за занавесками. Затем рассмешил Альфи, подбрасывая его в воздух, пока в комнату не зашла Катерина, чтобы выяснить, почему ребенок плачет.

– Не знаю, – ответил я, стараясь не смотреть на металлическую люстру, качающуюся у нее над головой.

Катерина забрала ревущего младенца, и в это мгновение я решил, что она выглядит немного усталой, а поэтому сказал, что сам займусь уборкой. И ускользнул наверх, по пути собирая разбросанные игрушки. Наполнил большую ванну, добавил пены, выключил свет и зажег две свечи. Затем перенес в ванную компакт-проигрыватель и поставил "Пасторальную симфонию" Бетховена.

– Катерина, ты не можешь на минуту подняться наверх? – крикнул я.

Она поднялась и оглядела сооруженное мной гнездо быстрого развертывания.

– Я присмотрю за детьми, загружу посудомоечную машину и сделаю все остальное. А ты побудь здесь, я принесу тебе бокал вина и не позволю выйти до тех пор, пока не прозвучат последние такты "Песни пастухов"

Она обняла меня.

– О, Майкл. Чем я такое заслужила?

– Ты же два дня одна возилась с детьми, и теперь тебе нужна передышка.

– Но ведь ты тоже работал. Тебе разве не нужен отдых?

– У меня не такая тяжелая работа, как у тебя, – искренне сказал я.

После нескольких робких протестов Катерина включила нагреватель и прибавила громкости, чтобы заглушить недовольные крики "мама!", доносившиеся из кухни.

– Майкл, – сказала она, целуя меня в щеку, – спасибо. Ты самый лучший муж на свете.

Я сдержанно улыбнулся. Минута, когда твоя жена говорит такое, – не самое подходящее время, чтобы раскрывать ей глаза.