Павел Чжан и прочие речные твари - Вера Богданова Страница 5

Лыков смотрел внимательно. На этот раз он ждал ответа.

– Только отец.

– Что?

Павел согнул наушник так, что тот хрустнул под пальцами.

– Китайцем был только отец, и он умер.

Признание само скользнуло с языка, не надо было злиться. А Лыков тут же посерьезнел. Впервые посмотрел на Павла так, как будто правда его видел.

– Соболезную.

– Забудь, это давно случилось, – ответил Павел, отчаянно жалея о своих словах и желая, чтобы Лыков наконец исчез.

– Ага. – Еще неловкие секунды тишины. – Ну ладно, меня зовут. – Лыков указал за спину, хотя не слышно было, чтобы там кого-то звали. – Поздравляю с проектом! Сработаемся же?

Павел нехотя пожал протянутую руку. Ладонь оказалась горячей и шершавой, как лапа большого зверя.

– Сработаемся.

– Отлично. Ты подходи, пицца и торт еще остались.

Подмигнув в который раз, Лыков ретировался. «Вернулся!» – донесся радостный клич, и кто-то засмеялся.

Павел бросил гнутый наушник на стол, снял очки, зажмурился. Зачем он ляпнул про отца? Никому о таком не рассказывал – никто его и не спрашивал, – а тут на́ тебе, лезут с ногами в душу. Наверное, он выглядел жалко. Кому какое дело до его родителей, кто у него там умер? Увы, сказанное обратно в рот не затолкаешь.

Голова гудела, как трансформаторная будка. Писать в такой обстановке было решительно невозможно, а веселиться Павел не умел. Может, он был бы и рад попробовать, – но попросту не знал, о чем говорить, стоя с бумажным стаканом около стола с кремовыми руинами торта или рядом с именинником. Когда он только устроился, он пробовал общаться с коллегами, но разговоры не клеились. Общих тем, кроме работы, не было. А когда собеседники шутили, Павел молча улыбался, не зная, что сказать в ответ и нужно ли вообще что-то говорить. К тому же он не смог бы сейчас расслабиться: проект давил на плечи, как тяжелая ладонь.

Павел поднялся и вышел из отдела, прочь от пьяного гула, в глубину сумрачного пустого коридора. Рабочий день давно закончился, в офисе остались лишь самые стойкие трудоголики и те, кто пил. Их голоса всё еще были слышны за спиной. Впереди же прыгало эхо Павловых шагов, отскакивало от толстых стекол, заменявших стены в кубиках-кабинетах.

На мониторы «Диюя» транслировали «Премьер» – официальный новостной youku-канал Кремля. В свежем ролике показывали председателя Лина и президента Енисеева. Они катили в черном «хунци» с открытым верхом, а вокруг машины беззвучно колыхалось восторженное людское море, махали то ли красными книжками, то ли красными конвертами. Ниже бежала строка: «В Восточной Сибири утверждено строительство четырех лесопромышленных комплексов. Народ САГ осмысливает важную речь генерального секретаря ЦК КПК Лин Чживэнь». Далее перечислялись последние успехи компартии Китая и САГ в целом. Генсек повернулся к камере и салютовал, как будто узнал Павла и звал его домой.

Павел налил себе воды (минимум полтора литра в день, за этим следили арки), свернул за угол, в зону отдыха, с креслами-пуфами, журнальным столиком без журналов, лого «Диюя» под потолком – красный глаз на белом фоне – и аквариумом на полстены. Павел стукнул пальцем по стеклянной стенке, метя в рыбий нос. Латунный круглый глаз уставился на него без выражения, рыба разевала рот, сообщала что-то в беззвучном режиме. Казалось, можно вот-вот уловить смысл…

За спиной кто-то тихо рассмеялся, зашептал, и, вздрогнув, Павел обернулся. На пуфике в углу пиарщик тискал румяную помощницу Маршенкулова. Она глянула на Павла, кокетливо подняв плечо.

– Добрый вечер, Паша, – сказала, пьяно поблескивая глазами, и снова прыснула. Длинные пальцы пиарщика по-хозяйски сжимали ее бедро под задравшейся юбкой, и при виде этих пальцев Павла передернуло.

– В «Шанхае» есть гостиница. Недорогая, – сказал он и пошел прочь, куда-нибудь подальше.

Еще в башне «Шанхай» стояли капсулы для сна, но они были тесными, рассчитанными на одного небольшого человека. Павел пользовался ими, когда задерживался на работе допоздна и не хотел ехать домой, закупоривался, как личинка в ячейке сот, и проваливался в бархатное душное беспамятство.

Он свернул в мраморное чрево туалета – не туалет, а настоящая гробница с акустикой Большого театра. Вдоль стены шеренга раковин, над ними зеркала. Приглушенный свет отражался в золоченых носиках кранов.

Павел плеснул на лицо холодной воды и уставился на отражение. Выглядел он так себе, что и говорить. Серая кожа, взгляд, как у бездомного щенка, лицо осунулось, и пиджак топорщился.

«Чей разум ясен? – он вспомнил. – Кто следует велению души, а не приказам слепцов? У кого есть таланты и сильнее воля? По всему этому я пойму, кто одержит победу, а кто потерпит поражение».

Павел знал эти строки наизусть, с детства, ночью разбуди – расскажет и напишет. И, повторив их, сразу перестал метаться, нащупал опору под ногами. Он сможет, он не упустит шанс. А остальное, всё и все вокруг, – одни пустые звуки на ветру. Нужен лишь ясный разум.

2

Стол был сколочен из досок и воткнут в землю на заднем дворе. За ним, на фоне раскисших по весне дорожек, сломанных качелей и ворот, отчаянно желтело новое здание детдома. А дальше, за рабицей и талым полем, виднелись крыши изб и газобетонных дачных коробков. Ни высоток, ни электрокаров, ни асфальта – чем дальше от Москвы, тем медленней шло время, замерло в кризисных двадцатых, как муха в янтаре.

На том столе Павел и отыскал своих подопечных. Пацаны сидели, поставив ноги на лавку, что-то смотрели в арках и плевали семечками в грязь. Один бледный, будто выцветший за зиму, и трое метисов с узкими глазами – теперь таких, как Павел, стало больше, лет пятнадцать назад он был один на весь детдом. Все нескладные, в шапках-гондонках и бомберах, все разных возрастов, от восьми до двенадцати лет, они даже не замечали, как Павел топает к ним по прошлогодней траве.

Он взобрался на пригорок, оценил побитую обувь пацанов – правильно ему сказали воспитатели, и хорошо, что прислали нужные размеры. Он поставил пакеты на стол, за спинами мальчишек. Один пакет был набит кроссовками, Павел сделал консультанту в магазине день. В другом лежали джинсы и толстовки.

– Я вас по всему двору ищу, – сказал он. – Разбирайте и сразу на себя.

Пацаны слезли, стали деловито шуршать пакетами. Растоптанную обувь бросили там же, под стол, при виде чего Павел сморщился. Благодарить не благодарили, только сопели носами, затягивая шнурки и влезая в толстовки. Подарки они принимали за должное, но Павлу все равно было приятно. Он стал тем, кого сам хотел бы встретить в детстве.

Наличные он детям не давал – сразу спустят на сигареты или пиво, а вот вещи привозил. И не сгружал пакет в общую кучу, предпочитая раздавать лично, что его регулярно просили не делать. Но это же известное кино: привезешь вещи в детдом официально – и сразу лучшее исчезнет. Конечно, не всегда и не везде так было, и, став волонтером, Павел пока никого не уличал. А может, только ему такие воспитатели достались в детстве.