Красная точка - Дмитрий Бавильский Страница 5

Конечно, в поселке бы работалось лучше: свой дом, сад, толстые стены без соседей на расстоянии вытянутой руки, огромная отцовская библиотека. Переехав сюда, мама пристрастилась петь – раз вокруг никого, то никто не услышит. Не помешает. Никому не помешаешь. Да и у папы начались проблемы со слухом – он засыпает под громкое радио, и ведущие «Эха Москвы» до утра просвещают округу в записи и в прямом эфире.

Совсем как в девятиэтажке, где «Красная точка» становится все толще и ярче, несмотря на круглосуточный шум взбесившегося лифта и на гудение мусоропровода, завывающего, как привидение у Диккенса. Несмотря на картонные стены, пропускающие не только звуки и запахи незримых жизней, но и чужую карму. За чем, собственно, я сюда и приехал. Видно, своей не хватает.

На самом деле не приехал и не заселился. Только собираюсь, а все, что написано раньше, я поднаврал. Художественный вымысел. Мне и вправду давно уже снится, мерещится, «отпустить меня не хочет родина моя», для чего я и придумал написать главный текст своей жизни. Тем более что принято считать – одну книгу (автобиографию, что ли?) может создать любой человек. Чем я хуже?

13

Нет-нет, про «Красную точку» всё правда: мне и правда нужно сделать её для того, чтобы освободиться от советского прошлого. И я на самом деле придумал снять квартиру в девятиэтажке, построенной на пустыре. Действительности также соответствует то, что Петровна одобрила мой план (ну, еще бы) и пообещала помочь в аренде квартиры. Просто не все сразу, да?

Но сначала следует уладить московские дела. Поднакопить подъемных. Чтобы думать не о пропитании, но о бескомпромиссной работе, которая денег не принесет. Нынешняя литература вообще не про деньги. Я, кстати, даже не знаю, про что она сегодня. Про тщеславие? Про «не могу молчать»? Ну, так и не молчи. Только деньги-то тут при чем?

Прежде всего нужно уволиться. Раздать долги. В том числе и текстуальные. Галке Юзефович написать давно обещанный рассказ. Забрать пальто из химчистки. Собрать вещи. Сдать квартиру. Это не так просто.

14

Однако написать «Красную точку» важнее. Даже если она не получится, не сложится. Тоже опыт, как говорит Петровна. Лучше сделать и пожалеть, что сделал, чем всю жизнь переживать об упущенных возможностях, как говорит моя мама.

Кстати, именно после этой ее фразы я и переехал в Москву. А теперь, значит, проделал путь в обратном направлении, чтобы снять наконец квартиру в доме напротив. Вышло это не сразу и без особого блеска. Подробности опускаю. Петровна была в отпуске, уехала в Германию к племяннице Лерке, оставшейся после учебы там. Искал жилье сам, вариантов долго не было. В лучшем случае у «Победы» или за дворцом пионеров (теперь в нём районный суд). Пока наконец не обломилась одна, сильно запущенная. Попросту убитая. Ни о каком wi-fi или виде из окна речи уже не шло – угловой вариант окнами в торец. Второй этаж над подъездным козырьком, забитым мусором.

Сразу не мог решиться на переезд и наезжал на Северок поработать. Пару часов и обратно – к маме в поселок. Работа шла плохо. Чаще не шла. Сидел, рассматривал колченогую мебель из советских времен. Томился. Дремал. Надрывно смеялся, что оказался, как и хотел, в убогом советском быту. С продавленным сервантом. С полированной стенкой без книг. С черно-белым телевизором «Горизонт» на тоненьких ножках. Я думал, таких уже не сохранилось. Короче, в нигде. То, что надо. На подоконнике пыль (протираешь тряпкой каждый день, но наутро опять, как ни в чем не бывало, угольный слой) и засохший кактус в углу. Ребристый, как гранёный стакан. На соседском балконе – старушка-инвалид: родственники выкатывают ее для воздушных ванн в обшарпанном кресле на колесиках. На весь день. Сколько ни выходил на балкон, смотрит волком, точно глазами хочет выпить все, что есть у меня внутри. Что я ей сделал? Ничего.

То, что окна в торец, а не на бывший мой дом или не на школу – даже к лучшему: ничто не отвлекает от воспоминаний.

15

Пару раз, превозмогая тоску, оставался здесь ночевать. Слушал кубатуру пространства, наваливавающуюся тоской нерешённых вопросов. Не мог уснуть, ворочался на жёстком диване. Ходил на кухню пить воду. Вода из крана шла ржавая. Замысел не то разваливался, не то расползался в разные стороны. Оказывается, любой поворот сюжета чреват развилками. Можно потянуть за одну нить, а можно за другую. Но как выбрать правильное направление? Труднее всего лепить причинно-следственные цепочки – очень быстро становится скучно идти по сюжетной канве: мысль постоянно обгоняет руку, и приходится возвращаться к тому, что уже пережил. Записывать то, что сгорело дотла. Гальванизировать текстуальные призраки.

Родители удивляются, но терпят. Считают, что блажь. Им же не расскажешь, что один мой приятель, все поставивший на свою главную книгу, переехал для этого в Питер и три года собирал материалы по Блокаде. Чтобы вжиться максимально плотно и сделать роман как надо. На всю оставшуюся. А другой знакомец принимал кислоту, дабы лучше понимать обитателей датского дна, перемещенных лиц без руля и ветрил, пока не посадил печень. Что я и сам давным-давно придумал роман про Саграда Фамилиа, требующий как минимум полгода спокойной барселонской жизни. Хотя судьба поступила со мной иначе. И теперь я здесь – там же, где жил, когда ходил в школу.

16

Хотя почему не расскажешь? Они же родители и должны понимать. Судьба у них такая. Да и столько лет вместе. Хотя и порознь, но.

Однажды включаю «Горизонт» рано утром, а там передача про детей из детдома. Слезливая до невозможности. Даже в черно-белом варианте и через помехи. «Ведь так не бывает на свете, чтоб были потеряны дети», пелось за кадром, пока мордатый ведущий излучал благолепие.

Писать расхотелось. Выхожу на балкон, а там старушка в платке. Покрывается копотью. Значит, выхлоп по стороны металлургического комбината. Вышел во двор. Без особого плана, ну, просто пройтись. Так странно: когда мы тут жили в позапрошлой жизни, всегда были дела, всегда было куда пойти. В школу, к друзьям. В библиотеку. В районный дворец пионеров (теперь там суд). Или мама пошлет в магазин за сметаной и молоком, даст с собой полулитровую банку, медный бидон, оторвет талонов («только не потеряй!»), а в гастрономе всегда очередь. Нормального сыра нет, как и сейчас. Продавщица в монументальном накрахмаленном колпаке большим черпаком наливает в банку сметану, а на куске обёрточной бумаги пишет цифру для кассы. Химическим карандашом.

Времени не было, было что-то другое – плотность, не предполагавшая прорех и простоев. Казалось, что жизнь бесконечна и так, насыщенно и беззаботно, будет копиться всегда.

Теперь я никого здесь не знаю. Никто не знает меня. Поэтому от коробки можно ждать всё, что угодно. Кого угодно. Однажды, гуляя возле ленкиного детсада, встретил Буратино. Вернувшись «домой», вставил его в «Красную точку».

17

А еще всегда люди были вокруг. И всех знал. Идешь по двору и здороваешься. Теперь никого не осталось. Пустота. Разреженность. Даже воздух дыряв, особенно если выбросы. Сколько ни околачиваешься в этой коробке, выбегая то в магазин, то к Петровне за интернетом (он в школе медленный, как в 90-х), ни одной знакомой физиономии. Точно все население взяли и враз подменили. Другие лица, типы, повадки. Неузнаваемые. Неузнанные. Непонятные. За каждой дверью или окном – своя автономная жизнь, которая тебя отторгает. Второй раз войти в ту же реку не получается. Проект с самого начала пах утопизмом. Приходится не наблюдать, но думать. Выдумывать все заново. Поэтому нет никакой разницы, что там у этой книги будет внутри, правда или ложь.