Только с дочерью - Бетти Махмуди Страница 5

В свое время Махмуди научил меня готовить многие иранские кушанья. Нам с Махтаб нравились национальные кухни не только Ирана, но и других мусульманских стран. Однако, когда я вкусила сих праздничных яств, оказалось, что они чрезвычайно жирные. В Иране масло – даже для готовки – считается признаком богатства. А так как это был пир на весь мир, то все буквально утопало в масле. Ни я, ни Махтаб практически не могли есть. Мы поклевали салатов уже без всякого аппетита.

Поскольку все внимание любящего семейства было сосредоточено на Махмуди, то нам легко удалось скрыть свое отвращение к еде. Я вполне понимала и принимала эту ситуацию, однако чувствовала себя брошенной и одинокой.

Как бы то ни было, странные события этого нескончаемого дня помогли мне забыть леденящий душу страх, что Махмуди может задержать нас здесь дольше чем на две недели. Да, Махмуди был счастлив встретиться со своей семьей. Но у него другой образ жизни. Он придавал большое значение гигиене и придерживался здоровой диеты. Здешние обычаи не для его утонченной натуры. Он ценил комфорт, приятную беседу и послеобеденный сон в своем любимом кресле-качалке. Сейчас, сидя на полу со скрещенными ногами, он явно испытывал неудобства. Теперь я уже не сомневалась – он предпочтет вернуться в Америку.

Махтаб и я обменялись взглядами, угадав мысли друг друга. Эта поездка ненадолго прервала наш привычный американский уклад. Ничего, мы вытерпим, пусть и без всякого удовольствия. С этого момента мы повели счет дням, остававшимся до нашего возвращения домой.

Обед тянулся целую вечность. Взрослые продолжали поглощать пищу, но дети уже устали. Они начали ссориться, бросаться кусками еды, кричать и бегать взад-вперед по софрэ, время от времени попадая грязными босыми пятками в блюда с угощениями. Я заметила у некоторых детей врожденные дефекты и иные признаки вырождения. У других – странно-бессмысленное выражение лица. Не результат ли это кровосмесительных браков? Когда-то Махмуди пытался уверить меня, что в Иране кровосмешение не имеет пагубных последствий. Я знала, что многие супружеские пары, находившиеся сейчас в этой комнате, – двоюродные братья и сестры; результаты этого были очевидны.

Спустя немного Реза, пятый сын Баба Хаджи и Амех Бозорг, представил меня своей жене Ассий. Резу я хорошо знала. Некоторое время он жил у нас в Корпус-Кристи, в штате Техас. Тогда его присутствие в доме было обременительным, и я, не вытерпев – что было на меня не похоже, – потребовала от Махмуди выдворить его вон, но сейчас я была рада видеть это знакомое лицо, тем более что Реза в отличие от большинства присутствующих говорил по-английски. Ассий училась в Англии и тоже прилично владела английским языком. Она качала на руках малыша.

– Реза так много рассказывает о вас и о Махмуди, – сказала Ассий. – Он очень благодарен вам за все, что вы для него сделали.

Я стала расспрашивать Ассий о младенце, и лицо ее помрачнело. Мехди родился с дефектом ступни – она была вывернута назад. И лобик был непропорционально велик. Я знала, что Ассий приходится Резе не только женой, но и двоюродной сестрой. Мы успели поговорить лишь несколько минут, так как Реза увел ее в другой конец комнаты.

Махтаб тщетно пыталась убить комара, от его укуса у нее на лбу расплылось большое красное пятно. Мы задыхались от вечернего августовского зноя. В доме были кондиционеры – в этом мои надежды оправдались. Однако ни от жары, ни от комаров они не спасали, так как Амех Бозорг оставила открытыми незанавешенные двери и окна.

Я видела, что Махтаб страдает так же, как и я. На взгляд западного человека, иранцы, разговаривая между собой, слишком громко кричат, чрезмерно жестикулируют и густо пересыпают речь восклицаниями «Иншалла». Шум стоит невообразимый.

У меня разболелась голова. Виной тому были запахи жирной пищи и пота, беспрерывный чужой говор и разница во времени.

– Мы с Махтаб хотели бы лечь спать, – сказала я мужу.

Было еще рано, и родственники не разъехались, но Махмуди понимал, что им нужен он, а не я.

– Хорошо, – ответил он.

– У меня разламывается голова. У тебя нет какой-нибудь таблетки?

Извинившись, Махмуди вышел, чтобы проводить нас в спальню. Там он нашел пузырек с лекарством, не замеченный таможенником. Он дал мне три таблетки и вернулся обратно.

Мы так устали, что, улегшись в постель, тут же уснули, несмотря на продавленные матрацы, сырые простыни и колючие подушки. Я знала – засыпая, Махтаб молила Бога о том же, что и я. Пожалуйста, Господи, пусть эти две недели быстрее пролетят.