Долгое молчание - Этьен ван Херден Страница 49

— Я сегодня собираюсь сводить мистера Сальвиати на прогулку, — объявила Инджи, собрав все свое мужество и задержав дыхание.

Генерал резко дернул головой и уставился на нее сквозь свои полукруглые очки.

— Кого?!

— Я собираюсь взять мистера Сальвиати на прогулку. Александр и я. И Стелла. — Инджи посмотрела на пса в поисках поддержки, но тот не отрывал взгляда от тарелки генерала, словно был предан исключительно еде.

— Да это просто безумие! — Генерал сердито оттолкнул документы. — Он не видит и не слышит. Для него это все равно, что он сидит и мечтает. Он ничего не приобретет, даже если и выйдет отсюда.

— Я уверена, что это пойдет ему на пользу.

— Странные запахи в городе могут его расстроить, — мягко отважилась вставить слово матушка. — Он привык к этому месту. — Она мечтательно запричитала: — У фонтана капает водичка, у клетки с попугаями пахнет, виноградные листья можно пощупать. — И начала раскачиваться взад и вперед, так что генералу пришлось положить ей руку на плечо.

— Вы держите его в тюрьме. Он сидит тут день за днем и даже не может выйти из Дростди.

— Это его выбор, — проворчал генерал. — Он живет так уже долгие годы.

— Почему вы удерживаете его здесь? — Инджи посмотрела в лицо матушке. Может, женщина ответит честно.

Матушка покачала головой, пригладила выбившиеся из пучка волосы и тяжело вздохнула, словно слишком долго хранила это знание, долгие утомительные годы. Заговорив, она уставилась в потолок, словно сведения исходили не от нее, словно она отрицала свои слова, хотя сказала она следующее:

— Он знает, где золото.

Генерал хлопнул ладонью по столу. Александр так быстро отдернул голову, что струйка слюны осталась, дрожа, висеть в воздухе. Матушка кинулась прочь из комнаты. Они услышали, как захлопнулась дверь ее спальни.

Инджи уставилась на генерала.

— Золото?

Старик двигал челюстями, и она понимала, что он пытается обуздать свой гнев. Потом жилка на его правом виске успокоилась. Он глубоко вздохнул, явно пытаясь держать себя в руках, посмотрел на Инджи и накрыл ее ладонь своей. Перед ней промелькнуло видение: моя рука — это кролик, датский дог навалился на него и пытается задушить до смерти. Инджи захотелось выдернуть свою руку из-под теплой ладони генерала, но не получилось.

— Мисс Фридландер, — тихо начал он, — вы не понимаете одной вещи. Мистер Сальвиати — мой тесть. Он ее… — тут он мотнул головой, — …отец.

Генерал ждал, пока Инджи переварит эту новость. Почему мне никто не сказал этого раньше? — гадала она. Но прежде, чем успела спросить, генерал продолжил:

— Мистер Сальвиати прожил трудную жизнь. Наши люди не очень любезны с иностранцами. Кроме того, он военнопленный. И католик. Как вам известно, люди боятся католической угрозы. Он попадал во многие непредвиденные ситуации. Он заслужил отдых, который мы предлагаем ему здесь, в старом Дростди, на весь остаток его жизни.

Инджи снова попыталась вырвать руку, но генерал нажал так сильно, что перекрыл кровообращение. Она уставилась прямо ему в глаза. Инджи никогда не могла переносить несправедливость. Вы можете расстраивать меня своими байками и вводить в заблуждение, думала она, но что правильно — то правильно. Если я — единственный человек, который может помочь этой несчастной, лишенной свободы душе, я это сделаю.

— Вы держите его здесь, как осужденного, — прошипела она сквозь зубы. Генерал не ответил, но давление на руку еще усилилось. — Я собираюсь помочь ему. — Инджи вплотную приблизила свое лицо к лицу генерала и почувствовала запах его дыхания. Тот же самый запах, что и в его спальне: кровать с пологом на четырех столбиках, москитная сетка, большие собачьи корзинки, которые он сплел для догов, заплесневелые карты, ружейное масло и жидкая полировка Брассо.

Инджи посмотрела через плечо генерала и вскрикнула:

— Но, Матушка!

Старик вздрогнул и оглянулся, ослабив давление на ее ладонь. Инджи выдернула руку и сделала ему гримаску. Потом схватила факс, который надеялась отправить с его аппарата, скомкала его и гордо вышла из комнаты. У двери она оглянулась. Старик сидел к ней спиной, слегка склонив набок большую голову. Она всмотрелась в его профиль: крупный, крючковатый нос, седые волосы, вьющиеся за ухом, покрасневшая мочка и пульсирующая жилка на виске.

— Войны, — прошипела она, — делают это с такими людьми, как вы.

И пошла на кухню в городских туфлях, которые надела утром, чтобы почувствовать себя по-другому, чтобы ходить по коридорам и комнатам Дростди, чтобы ступать по терракотовым плиткам внутреннего дворика. Когда Инджи проснулась, что-то заставило ее чувствовать себя путешествующей горожанкой; ей захотелось нарядиться неподобающим для этого захолустного городка образом, захотелось выглядеть неуместно. Так она сможет утвердить свою независимость и продемонстрировать им, что не собирается перенимать их обычаи.

Но теперь Инджи вернулась в свою комнату и переоделась в более удобную одежду. Бросила на пол факс, подумав: это может подождать. Назад к походным ботинкам, которые она тщательно зашнуровала, к яркой майке, рекламирующей гору и море Кейптауна, маленькому рюкзачку, солнцезащитному крему.

В первый раз со дня приезда сюда она вытащила свой мобильник и включила его, но, к великому разочарованию, маленький экран показал, что она вне зоны приема. Может, следует забраться на вершину Горы Немыслимой, подумала Инджи, и сделать попытку связаться с нормальными людьми оттуда? Эти высокие скалы блокируют все сигналы.

Одевшись, она постояла немного, прислушиваясь к рокоту генерала. Она расслышала страдающий голос матушки, и внезапно ей почудилось в модуляциях женского голоса нечто итальянское. Инджи понятия не имела, что они кричат друг другу. Они находились за плотно закрытыми дверями, а высокие потолки и толстые каменные стены доносили до нее только звуки спора.

Инджи поспешила выйти через кухню. Там принцесса Молой, бойкая хорошенькая девушка, которая, по слухам, была дочерью мэра, болтала с попугаями. Она учила их разговаривать на кхоса, как все время дразнили ее, посмеиваясь, служанки. Инджи быстро подошла к ней.

— Правда, что старик — отец матушки? — резко спросила она Принцесса вздрогнула от прямоты вопроса. Похоже, и она чувствовала, что об этом говорить не стоит, потому что повернулась и убежала в дом, откуда теперь слышались долгие, судорожные, мучительные рыдания матушки.

Инджи огляделась и увидела Немого Итальяшку возле клетки с попугаями. Он просунул руку, полную пшеницы, сквозь проволочную сетку. Птицы, высиживающие птенцов, оставались в гнездах, а не карабкались вместе с другими по виноградным шпалерам. Теперь они одна за другой подходили и клевали зерно из протянутой ладони. Время от времени он наклонялся к наполненному ведерку, опускал руку глубоко в пшеницу, как в воду, и вытаскивал ее наружу. Когда Инджи пошла в его сторону, он почувствовал это и немного повернул голову. Александр тоже был там. Дог внимательно следил и за Инджи, и за стариком. Инджи протянула руку к Немому Итальяшке, осторожно, ласково, и коснулась пальцами его щеки. Она очень нежно погладила его по щеке, но голова его дернулась, будто от пощечины. Попугаи на виноградных лозах заверещали и полезли в самые дальние углы беседки, павлины, захлопав крыльями, взлетели на крышу, а оттуда слетели под деревья за домом. Александр и Стелла умчались в кухню.