Плач Персефоны - Константин Строф Страница 49

Антон Антонович, очевидно, принадлежал к тому сорту людей, что почти никогда не бывают больны и еще реже чем-нибудь терзаемы. Лицо и тело его, заключенное в элегантный приталенный костюм, выглядели молодо вопреки возрасту, который был все же чуть больше нежинского. Но таилось среди всей приятности означенных черт нечто тошнотворно-иконное, особенно в личине. Человеку с такой внешностью под табличками, предупреждающими посторонних о непроходимых местах, никто не скажет и слова; но обязательно пристанет к зазевавшемуся Пиладу.

Антон Антонович объяснил в нескольких словах, от которых веяло неживым холодом, новые порядки в их работе и цели, что ставит перед собой этот неумолимый поводырь. Когда, по его мнению, было достаточно, он поднялся сам, показывая, что аудиенция завершена и можно удаляться. С широкой, навевающей запах резины улыбкой он протянул через стол руку.

Рукопожатие Антона Антоновича было строго дозированным по силе и по продолжительности, и прервал его он опять же первым, похоже, все предпочитая делать самолично. Пилад не удержался, в мыслях разыграв, как держал Антон Антонович с отцом совет по поводу собственного зачатья.

Пилад опустил ладонь, свернув ее до времени трубкой, и уже собрался уйти, по традиции не проронив ни слова, но его внимание неожиданно привлек лист бумаги, лежащий на прежнем дубовом столе. Что там было написано, он не мог разобрать со своего места – из прострации его вывело другое: неприятно знакомым показался почерк, полный вкрадчивых завитков и опрятности, недоступной серийной мужской руке. Пиладу явилось душное видение. Против его воли возник обнаженный Антон Антонович, стал низко приседать и злобно посмеиваться. Он был бледен и совершенно лишен комичности, свойственной всем без исключения нагим мужчинам. Пилад быстро повернулся и лишь через несколько шагов сбил жирные галлюцинации о дверной проем.

Остаток первого рабочего дня прошел без дополнительных новостей. Молодые сотрудники – некоторых Пилад предпочел мысленно объединить, сократив до одного, – энергично сновали мимо его стола. Миша втягивала руки в растянутые рукава свитера и поднимала плечи, словно закутываясь в невидимую шаль. Она еще пару раз заговаривала с Пиладом, украдкой стараясь выведать что-нибудь о его жизни, но тот упорно пропускал мимо ушей протянутые нити и отвечал отрывками народных песен. В целом же был вполне приветлив и разговорчив. Один раз, когда она подходяще приблизилась, даже легонько похлопал ее по бедру, чем вызвал порядочное удивление. Без помех.

День подошел к своему закономерному завершению, и всё вокруг отяжелевшей Пиладовой головы постепенно опустело. Всюду зажглись лампы. После продолжительных любезностей и обиняков ушла и Миша – без провожатого. Мглою сомнений и надежд.

Почему Пиладу вдруг захотелось остаться одному в этом месте, он не знал. Оно и без того было совершенно безжизненным. Видеть кого-либо и тем более говорить вышло из привычек и надобностей. Опротивели передвижения и сама манера все непременно ощущать. И Нежин.

Все же спустя какое-то время удалось встать. И направиться к выходу, предчувствуя, как оглушительно хлопнет дверь, и уже заранее морщась. Могла вдобавок еще и заныть на прощание.

Произошло худшее. Все двери остались позади, но за последней поджидал не кто иной, как пресловутый Антон Антонович. По крайней мере, Пиладу показалось, будто он нарочно затаился, чтобы явиться словно из-под земли и липко вглядеться в покорно открытые глаза.

– Похвально, – произнес сторож с усмешкой. – Первый день после затяжного отпуска, а столько рвения. Так бы и покинули корабль последним, кабы я не забыл очки.

Что-то не похож на близорукого, – прибежало на ум Пиладу, пока он натужно молчал, соображая, как бы изничтожить препятствие. За спиной у несгибаемого Антона Антоновича блестел в сумерках новенький спортивный автомобиль, какой Пилад видел впервые. Антон Антонович обернулся, но лишь на мгновение, и снова впился.

– Неплохой способ передвижения составляет эта жестянка, – произнес он с простецкой миной, неуязвимый под защитой грида собственной пошлости.

– Что это вы так пристально меня разглядываете? – сказал он уже другим голосом, разом убрав с лица все следы расположения.

– Потому как непоправимо зряч, – ответил Пилад, не отводя взгляда.

Антон Антонович, нахмурившись, осмотрел его с головы до пояса и обратно – точно вновь настала пора докторов.

– Вам необходимо отдохнуть, – снова усмехнулся он и, неожиданно простившись, удалился сквозь череду дверных хлопков.

В голове у Пилада без дела осталась целая пригоршня человечков.

Из морочного маскарада он спустился по ступенькам и, уже повернув к аллее носы шафранных сапог, бросил последний взгляд на железную модель одной из душ встреченного им дешевого мистификатора. Ноги сами остановились и были готовы подкоситься. Где-то внутри прозвучал легкий, но зловещий треск.

Сердце затвердело слишком быстро.

Ольга плавно открыла дверцу и выпорхнула с осторожностью из автомобиля. Глядя прямо перед собой, она двинулась на Пилада с незнакомой грациозностью.

– Что это ты так пристально меня разглядываешь? – заговорила она, с легкостью подменяя приветствие вопросом, от которого из свежей трещины пошла темная жидкость. – Ты же не думал, что я пропала или обязана вернуться туда, откуда приехала?

Нежин стонал, переполняясь слюной и словами, столь же бессильными, как и он сам, но Пилад твердо держал руку на его рту.

– Ты такое, кажется, у себя в голове развил, что, выходит, во мне вообще ничего человеческого нет.

Она стояла перед ним, скрестив ноги и придерживая расставленными пальцами ворот незнакомого сиреневого пальто, не достающего полою до колен. Казалась и растерянной, и сожалеющей, но при всем том выдержанной до жестокости. Пилад молчал.

– Но ведь это не так. Ты-то должен знать, – на миг он слегка удивился, подумав, что она отвечает на его мысли. – И отчего такая ненависть во взгляде? Разве я не оставила в твоей жизни ничего хорошего? И кроме того, мало что зависит напрямую от нас. Как ты только не поймешь… В воспоминаниях я свободна. И всегда буду тебя любить. Ты мил и можешь быть приятным. Тебе требуется уход. И лучше бы, может, поменять квартиру. У тебя очень неудобный район. И усталый вид. Скажу тебе больше, я бы с радостью вернулась, как только выполнила свой долг, но это, конечно, невозможно. Ты все понимаешь…

Пилад запрокинул голову и поглядел сквозь паутину раскидистого клена на проясняющееся клочками небо. И медленно отнял влажную ладонь.

– Мы оба искренне рады, что ты не пустуешь, – отрывисто произнес он и шагнул ближе. – Собери… – но вдруг близко раздались энергичные шаги, и Пилад, в последний раз увидев профиль своей возлюбленной, направился прочь. И не пришлось ни окликать его, ни останавливать.

10

Дорога мягко и приветливо растекалась под ногами, готовая по малейшей прихоти спутать направление или хоть взвиться ввысь и привести к совсем отличным от былых летам. Отзывались шаги. Солнце пригревало сквозь выпущенные, но всё пока жидкие кроны, а ветерок, как старый друг, прилетал редко, не докучая разговорами. Гравий нежно грыз подметки, и Пилад не забывал, стараясь посильней вбивать его щедро заносимым каблуком.