Не один - Отар Кушанашвили Страница 49

Мне моя Великая Мама, трагически погибшая десять лет тому назад, в обстоятельствах неизлечимой хвори и, следственно, непреоборимой боли, – внушила мне, что идеализм и есть самая прагматическая стратегия.

Ну, так вот, я и есть, благодарение маме, классический идеалист. Мне проще, чем вам, я знаю, что «всего лишь просто жить и то уже большая дерзость», читай: радость. Мое религиозное чувство незначительно, но когда я думаю про унесенных кубанским потоком, мне хочется плакать.

У природы нет уважения к таинству жизни, но, может, его нет потому, что у людей в принципе нет уважения ни к жизни, ни к друг к другу, ни к природе? Стихийное бедствие на Кубани – это необманное напоминание циникам о том, что мы песчинки, которым с известных пор надо строить не романтические планы на лето, а крепости строить и бронежилеты покупать, чтобы лето пережить. Потому что, даже я, идеалист, знаю, что лето синонимично катастрофе, оно синоним чрезвычайности черного цвета. Мне приходилось быть участником (благодарение небесам, не источником) больших и малых бед, и я знаю, что люди ведут себя в ненастное время, в подавляющем большинстве своем, крайне необаятельно и злобно.

Но ведь есть у нас 24-й сотрудник МЧС САША СЕЛЮТИН, который с товарищами вместе спас 150 человек; интервью он не дает, но самый факт знания о нем, воспитанном и собранном, делает и нас, людей с потрясенной психикой, лучше, сильнее во дни ужаса. Эти молодые люди дарят нам надежду, что по разуму и логике устроить жизнь и мир получится. Видимо, эти парни, как и волонтеры, не думают про Рок, не заражены бациллой цинизма, недоверия и неверия ни во что хорошее. Они дело делают, пока кругом жулики и мародеры обеспечивают сплошной пшик на выходе, гасят свет и добивают Веру.

Не верят ни во что, тем паче губернатору, который на каждый упрек атакующе отвечает, не оскорбляйте, мол, презренной прозой мою поэтическую чувствительность. Он пикируется, а модель Водянова помогает. Помогает 15-летний Олег Ващенко вместе с родителями, Максим Забелин, волгоградский крепыш, который привез макароны, супруги Антоновы тоже никуда не могли деться от своего поведенческого кода – помогать ближнему.

Я знаю много таких людей, у них неловкие улыбки, когда их спрашиваешь, зачем они помогают, и твердое рукопожатие. Они открыты и напористы, обаятельны и преданны.

Я идеалист, я запоминаю только хорошее. На стенах и на окнах домов солнце с утра пристроило зайцев; если кто-то открывает окно, заяц истощается до полоски или прыгает на другое, и наблюдать за утром, за солнцем, которое еще не бьет, а ласкает, за людьми, во все стороны прокладывающими себе дорогу, очень терапевтически: в этом миг особенно остро хочется оплакивать унесенных потоком и воспевать героев, бегущих славы.

Хочется верить, что Бог вернется. Я идеалист, я верю, что Он заглянет в Крымск, в юдоль печали нашей. Можно ли привыкнуть к горю? Невозможно. Но привыкаешь.

Живем, полные довольства, беспечно, а когда случается такая гекатомба, как на Кубани, до надсадного кашля обвиняем власти, которые ничего не умеют, и природу, которая таким ожесточенным образом защищается от варварской деятельности человеков.

Примета времени – взбесившаяся блогосфера, где на одно человеческое сострадание приходятся пять тысяч идиотских, а то и вовсе злодейских рассуждений о том, как онтогенез повторяет филогенез. В интернете всегда полно придурков и фантастов, и не надо надеяться на то, что эти люди хотя бы внутренне корчатся от собственного лицемерия. Они любую человеческую драму превратят в натужливый псевдоостроумный вербальный пиф-паф. Но ведь, судя по ТВ и радио, эта паранойя заразительна! Мало нам боли стоном стонущих от боли, отчаяния отчаявшихся людей, уверенных, что мир покинут Богом, тоже опустошенным из-за людских нерадивости, бездушия и черствости.