В предчувствии апокалипсиса - Валерий Сдобняков Страница 49

В. Ц. Да, вы правы. Но я всё-таки продолжу цитирование писем Скорятина, потому что мне кажется, что его мысли, замечания, предчувствия очень важны для истинного понимания происходящих в нашей стране процессов уже в сегодняшнее время. За строками писем не всегда видна была та тяжёлая искусственно созданная атмосфера, в которой трудился журналист, но иногда она всё же прорывалась, когда ему хотелось хоть как-то разрядиться от нервного напряжения. 2 мая 1991 года он писал мне:

«Ограничил все контакты. По книге много ещё технической работы будет… И всё же. Случайные встречи в редакции происходят. Опять налетел на меня этот злыдень – Ким Израилевич Ляско. Именует меня не иначе, как продолжателем дела Колоскова. Я этому кретину популярно объяснил, что моя версия существенно расходится с колосковской…», «…я никого ни в чём не обвиняю, я просто восстанавливаю события. А если воссозданные события представляют Бриков в неприглядном свете, то моей вины в этом нет. О своём добром имени надлежало заботиться самим Брикам, а не Киму Израилевичу…»

Всё тот же Ким Израилевич, придя как-то в ГММ, довёл там директора музея Светлану Стрижнёву до такого состояния, что она вся взъерошенная и бледная выскочила из собственного кабинета, оставив там агрессивного от злобы почитателя Бриков.

«Ляско – мелкий человечишко, – писал мне Скорятин чуть позднее, – и Вы, несомненно, правы. Не стоит вступать с ним в споры. За семейку Л. Ю. Брик он готов выцарапать глаза. Злобен, агрессивен, непримирим. Прямо-таки цепной пёс!»

Конечно, наша переписка не могла обойти своим вниманием дочь и внука великого советского поэта:

«С Патрицией, естественно, встречался. На самом финише, т. е. в день накануне отлёта её взял инициативу в свои руки, – писал Скорятин 25 сентября 1991 года. – Вырвал её из рук «почитателей», всевозможных клюшек и чайников, ворвался вместе с ней в кабинет Стрижнёвой и затеял «интервью». Потом уже сам не мог отбиться от неё. Весь дальнейший сценарий (её беседа с представителями фонда культуры, нахальной девушкой из газ. «Труд», чаепитие, поездка в посольство за паспортами и т. д.) был сломан. Музейные дамы верещали от возмущения. Но делали это, честно сказать, с симпатией ко мне. Патриция заинтересовалась нашей беседой. Договорились продолжить это «интервью» в октябре. Вот так».

С Валентином Ивановичем у нас получилось очень интересное сочетание знаний и интересов по Маяковскому. Например, по знакомству поэта с Т. А. Яковлевой в Париже мы имели разные точки зрения. Он считал, что Татьяну ему подсунула младшая сестра Л. Брик Эльза Триоле, удачно выйдя замуж за французского писателя-коммуниста Луи Арагона, осевшая в Париже. По мнению Скорятина, она боялась, как бы у Маяковского не проснулись отцовские чувства при встрече в Ницце Элли Джонс с маленькой Патрицией. Это был 1928 год. Я же считал, что встреча поэта с Татьяной Яковлевой во Франции никак не связана с Триоле. Она, наоборот, очень настороженно относилась к этой истории и враждебно – к Тане. Не раз мы взаимно обменивались источниками поисков. Например, я помог уточнить установочные данные Зори Воловича, участвовавшего в похищении генерала А. П. Кутепова во Франции. В свою очередь, Валентин Иванович помогал сориентироваться в московских инстанциях и организациях. Так, он писал мне 18 октября 1991 года о ЦГАЛИ:

«Сборн. «Описание документ, материалов» выпущен в 2-х «томах»… Должен был выйти и III-й. Но, насколько мне известно, ещё не готов. Вы можете это уточнить у некоей И. И. Аброскиной («дружит» с В. В. Катаняном!). Она служит в ЦГАЛИ. Старается не выпускать из своих лап материалы. И сейчас, между прочим, готовит описи архивов Л. Ю. Брик и В. А. Катаняна. Относится к этой семейке с большим пиететом. Кормится на публикациях. Вася обеспечил ей участие и в трёхтомнике, который готовится в Гослитиздате под руководством А. Михайлова… С благословения Васи её взяли в коллектив для подготовки к изданию переписки Л. Брик – Э. Триоле. Понятно? Кто дружит с В. В. Катаняном и боготворит Л. Ю. без куска не останется. На меня эта Аброскина (я называю её Барбоскина!) произвела отвратительное впечатление…»

B. C. Можно подробнее рассказать о сотрудничестве Валентина Ивановича с музеем Маяковского в Москве?

В. Ц. В переписке по вполне понятным причинам не раз упоминался Государственный Музей В. В. Маяковского (ГММ). Вот и 1 августа 1992 года не обошлось без него:

«М. А. Немирова надула щёки и молчит. Осуждает, по слухам, меня. Говорит, что, мол, Скорятин нехорошо обошёлся с Полонской. Её сторонницы в музее разговаривают со мной сквозь зубы. Обиделись, что я не принёс это дело им, не посоветовался, что и как мне писать. Плохой я человек! Столько специалистов по Маяковскому в музее, а некий Скорятин их игнорирует».

М. А. Немирова – заместитель директора ГММ по науке – не раз упоминается Валентином Ивановичем в этом письме: «Ещё вот что. Патриция, якобы, настаивает, чтобы комментарии к дневниковым записям её матери сделала Муза Немирова. Воображаю эти комментарии! Бедный Маяковский! Прошло 60 лет после его гибели, а страсти не утихают. Бриков нет, но дело их живёт!..»

Касается ГММ Скорятин и в письмах от 26 августа 1992 и 14 мая 1993 годов:

«Затих Михайлов Ал. Ал. (журналист называл его не иначе как главой «деструктивных сил»! – В. Ц.). Молча отпраздновал 70-летие в январе 1992 года… и притаился. И всё же музейные «барышни» пляшут перед ним. Как же, кормилец! Под его редакцией «худлит» готовил 3-х томник воспоминаний. Барышни суетились во всю. Подняли все музейные фонды… Но я им не доверяю. Они ведь ради наживы пойдут на всё. Сделают любые купюры без оговорок». «…Маяковский – величина, мимо которой никак не пройдёшь. Это, бесспорно, явление. 14 апреля прошло незаметно. В музее варят обеды, обсуждают свои внутренние новости, плетут интриги. Маяковский, как говорится, при них. Готовят дежурные публикации к юбилейным (малым и большим) датам… Словом, всё подчиняют своим интересам…».

Отдельные письма Скорятина рассказывали о сложной обстановке и литературной жизни в столице того накалённого времени переворотов, развала и дезорганизации:

«Издательство «Панорама» (бывшая «Планета») как-то очень уж вяло предлагали мне издать книгу у них. Но, во-первых, я ещё не развязался с «МГ», а, во-вторых, сулили по 1,5 тыс. за печатный лист. Смешно! Послал их аккуратно… Надоела нищета! Удивительная страна. Ни в грош не ставят труд», – возмущался Валентин Иванович в письме от 26 августа 1992 года.

В этом же письме он упоминал своего приятеля Владимира Дядичева, рассказывая, что он «…продолжает работать. Написал почти 1,5 печ. листа о Бриках и Маяковском. Поводом послужил выход, у нас в стране, книги Янгфельдта «Любовь – это сердце всего». Я читал. Дал Вове советы кое-какие. Он согласился. Теперь забота: куда устроить? «Москва» отказывается. «Наш современник» носом крутит. Стас Куняев, как известно, помешан на Есенине. В «МГ» сидит безграмотный… Хатюшин, возомнивший себя поэтом… Словом, дал Вове Дядичеву совет – писать книгу. Условное название «Жизнь после смерти». Даже темы отдельных глав придумал ему. Книга о том, что происходило с биографией поэта после его смерти, какая борьба развернулась вокруг имени Маяковского. Всякие резолюции вождей, постановления ЦК, акции Бриков, письма Симонова в ЦК, переезд музея, публикации Воронцова и Колоскова, эпопея с «огоньковскими» изданиями Маяковского. Много интересного можно рассказать о том, как писалась история нашей литературы».