Обитель милосердия (сборник) - Семён Данилюк Страница 49

Прочитав витиеватую справку, инспектор хмыкнул:

— Это ж совсем другое дело.

Бережно подколол ее к рапорту, вложил в папку «На доклад».

— Шеф отбыл в инспекторскую поездку по областным школам. Вернется, подмахнет. Можешь считать себя москвичом.

Обнадеженный, я отправился с благодарностями к Гуляеву.

Командировка заместителя начальника УУЗа затянулась. За дни ожидания я успел перевести вещи в новую комнату, жена (несмотря на зловещий диагноз, по-прежнему здоровая) подала на работе заявление об уходе. Договорился насчет перевода сына в химкинскую школу. И даже, по поручению Гуляева, подготовил статью для нового сборника трудов ВНИИ. У меня вообще вошло в привычку забегать по вечерам к человеку, неожиданно принявшему в моей судьбе живое участие. Он обсуждал со мной планы реорганизации отдела, что-то я помогал компоновать и даже вызвался разобрать ворох старых, сваленных в углу протоколов. Можно сказать, приступил к работе.

Всё вроде бы шло прекрасно. Но чем дальше, тем больше в душе поселялось смутное беспокойство. Я гнал его от себя. Затянулась у человека командировка. Это бывает. Союз большой, школ много. Вернется — подмахнет. Никаких оснований для паники. Но мой оперативно-следственный опыт бил тревогу: если преступление не раскрывается по горячим следам, то чаще всего не раскрывается вовсе. Если проблема не решается сразу, она не решается никогда.

Опасения подтвердились. Заглянув в очередной раз к Гуляеву, застал у него начальника адъюнктуры Майорова. Моё внезапное появление смутило обоих. Первым, как обычно, нашелся Николай Иванович.

— Ты чего до сих пор не в Саратове? — вроде как удивился он.

Похоже, лицо моё вытянулось. Потому что в тоне Николая Ивановича за напускной суровостью проступило сочувствие:

— Пока ты резину тянул, дошло до Сдира. Вчера он приехал в Москву и встретился со своим старым другом, начальником УУЗа. И пожаловался, что у него за спиной затеяли блатные интриги… В общем, насчет тебя поступила директива: отправить зарвавшегося адъюнктишку по месту целевого назначения.

Николай Иванович подбавил голосу строгости:

— Так что хватай исподнее и жми в Саратов, пока по стенке не размазали. Всё понял? Я понял. И сердце моё ухнуло. Потому что фамилия начальника Управления учебных заведений МВД была, на минуточку, Черненко. Александр Устинович. Александр — это, конечно, не Константин. Но при старшем брате Генеральном секретаре ЦК КПСС слово младшего в МВД было увесисто, как булыжник на шее утопающего. Как раз таким утопающим я себя и ощутил.

— В УУЗе тебя с утра разыскивают, — Майоров придвинул ко мне телефон.

Инспектор УУЗа, еще недавно фамильярно приветливый, на этот раз чеканил слова:

— Рапорт оставлен без удовлетворения. Вам надлежит в течение трех дней приступить к работе по месту распределения.

Трубку он положил, не попрощавшись. Отныне я был для него проигравшим. А значит, виноватым.

— Что ж теперь? — бесцельно пробормотал я.

— А что остается? Собирайся и езжай, — добрейший Николай Иванович смущенно потеребил массивную оправу очков.

— Чай, не в ссылку.

Как раз в ссылку. Я скосился на Гуляева. Тот, напустив нижнюю губу на верхнюю, хмуро отмалчивался.

Выходя, расслышал фразу Майорова:

— Что ж делать? Бери другого. Тот тоже неплохой парень.

Конечно, для них от перестановки слагаемых сумма не изменится. Но я-то и был тем самым единственным слагаемым, которое переменяют. Участь моя казалась предрешенной. И все-таки смириться я не желал. Всеми помыслами я был в Москве. Едва защитив кандидатскую, кипел от нетерпения засесть за докторскую. Мечтал, подобно своим учителям, ворваться в элиту правового собщества. Мне казалось, что я имею, что сказать в науке. И если скажу в Москве, это расслышат и заметят. В далеком же Саратове окажусь один, без друзей, без связей. Буду обречен впрячься в унылую преподавательскую поденщину. Никому не интересный, возможно, надломленный. Так мне тогда казалось.

Я еще пометался, взвесил все про и контро и — написал рапорт на увольнение. «В конце концов, кандидаты наук всюду нужны, на гражданке тоже есть правовые ВУЗы, — убеждал я себя. — В крайнем случае, пойду в адвокаты. Не пропаду».

Я храбрился, выдавая желаемое за действительное. Из МВД, как и из армии, по собственному желанию редко отпускают. А уж уйти против воли Александра Устиновича Черненко… Увольнение без выходного пособия с формулировкой «за дискредитацию звания работника милиции», выглядело бы гостинцем. И какие после этого вузы и адвокатуры захотят иметь дело с «меченым»? В лучшем случае светило мне сторублевое юрисконсульство на какой-нибудь мебельной фабрике. Тем не менее я решился, сцепив зубы, пройти этот путь до конца.

На следующий день приехал в УУЗ. Инспектора на месте не оказалось. Можно было подождать. Но я боялся утратить решимость и смалодушничать. Потому, отсекая пути к отступлению, оставил рапорт на столе, а сам отправился в академию прощаться с друзьями и знакомыми. Об указании Черненко все уже, само собой, знали. И разговаривали со мной соответственно: сочувственно, но — отстраненно. Как со смутьяном, высылаемым по высочайшему повелению.

Само собой, забежал я и к Гуляеву, — поблагодарить за участие. Дело шло к вечеру. Но Анатолий Петрович, как обычно, корпел над документами.

— Что? — поднял он голову.

— Всё! — скорбно ответствовал я. Рассказал об оставленном рапорте. Положил папку с разобранными лабораторными материалами. Напоминая о первом знакомстве, браво подтянулся, вскинул руку к несуществующему козырьку. — Разрешите отбыть в самостоятельное плавание?

Под свинцовым взглядом Анатолия Петровича я сбился с бодряческого тона:

— А что остается? Ползти побитым псом к ногам Сдира — противно глазу. Лучше уж так.

— Быстро сдаёшься, — процедил Гуляев.

— Сдаюсь?! — Я-то как раз ощущал себя богоборцем. — Да я всё, что мог. До конца.

— Уверен, что до конца?

Я кивнул.

И тут Анатолий Петрович произнес фразу, поразившую меня на всю оставшуюся жизнь:

— Стало быть, пришло время главного ресурса.

После чего поднялся, потянулся к полковничьей шинели:

— Езжай домой, жди на телефоне.

…Прошло два дня. Жена моя с малолетним сыном сидит на чемоданах в Калинине, в родительской квартире. Сам я мечусь по пустой, заставленной коробками и катулями комнате и накручиваю километры меж окном и телефонной тумбочкой. Хочется напиться, чтоб ни о чем не думать. Но возбуждение столь велико, что я не могу влить в себя даже рюмку. С завистью слушаю развеселые матерные выкрики за стеной — сосед-краснодеревщик впал в очередной десятидневный запой. Счастливчик! Я убеждаю себя смириться с неизбежным — шансов на положительное решение нет. И все-таки что-то поддерживает во мне слабую надежду. И это «что-то» — тяжелый взгляд человека, процедившего таинственную фразу: «Пришло время главного ресурса». Впрочем, к вечеру третьего дня надежда угасла. Тогда и позвонили. В трубке послышался голос инспектора УУЗа: