Голоса на ветру - Гроздана Олуич Страница 49

* * *

Ошалев от долгого путешествия, Данило долго не мог заснуть. Откуда-то с верхних этажей над ним, с небольшими паузами, начали вдруг падать вниз тела самоубийц, с тупым звуком ударяясь о тротуар. Ему понадобилось два часа, чтобы понять, что это реальность, после чего, уже на рассвете, он схватил еще нераспакованные дорожные сумки, окунулся в ледяной ветер с Ист-Ривер, вскочил в такси и направился на Park Avenue South, откуда в последние месяцы получал письма от Арона. Приехав, долго звонил, но никто не отзывался. А вдруг Арон в отъезде? Или в больнице? Растерянный Данило стоял перед закрытой дверью и спрашивал самого себя, что заставило его без предупреждения нагрянуть в Нью-Йорк и провести ночь без сна, глядя на падающие на асфальт человеческие тела? Может быть, это все вообще сон, смысл которого от него ускользает? Сон, в котором впервые нет никого из Арацких. Ответа на свои вопросы он не нашел, но дверь в конце концов открылась, и он увидел удивленного и улыбающегося Арона.

– Я хотел сделать тебе сюрприз… – промямлил Данило.

– И тебе это удалось! – Арон обернулся и взял на руки прятавшегося у него за спиной ребенка. – Но это удалось и мне, не зря я сдержался и не написал о некоторых изменениях в своей жизни. Одно из этих изменений – Даниэл… Арон взял одну из сумок Данилы, и они вошли в дом, как две капли воды походивший на тот, что был у него в Гамбурге. Интересно, он по-прежнему с Эрикой и от нее ли малыш?

От нее. Зеленоглазый как она, сомнений нет. Данило Арацки с любопытством огляделся, удивляясь тому, что ее нигде нет, что она не берет малыша, пока Арон занимается гостем. Все-таки нужно было сообщить ему о приезде. Женщины не любят нагрянувших в дом незваных гостей.

– Извини, что разбудил вас… Эрика наверняка еще спит?

– Возможно! – Арон грустно улыбнулся. – Возможно, и спит, только не в этом доме…

– Что ты такое говоришь, что стряслось?

– Ничего. Просто она нашла другого. Для Нью-Йорка обычное дело. Мы с Дени кое-как справляемся. То за ним присматривает какая-нибудь медсестра из нашего отделения, то я вожу его в садик, а то даже беру с собой в больницу…

– Самое подходящее место для двухлетнего малыша… – Данило Арацки громко рассмеялся. – А, может, Нью-Йорк это просто большой сумасшедший дом? Я провел эту ночь в отеле, и там из окон то и дело падали его обитатели, как перезрелые яблоки в Ясенаке.

– А-а, так ты был в «Атертоне»? Надо же! В Нью-Йорке каждый знает про этих самоубийц. И как тебя угораздило попасть именно туда? Вот уж повезло…

– «Мистер будет доволен!» – сказал таксист и высадил меня перед дверью «Атертона»…

– Прекрасно! – Арон неожиданно замолчал. – Ты хотел сделать мне сюрприз. Сюрприз удался, но было бы еще лучше, если бы ты дал таксисту мой адрес…

– Не имело смысла. Он с трудом говорил по-английски, но тем не менее сумел через пень колоду сообщить, что был главным хирургом больницы в Мурманске. В Нью-Йорке без сдачи нескольких специальных экзаменов не смог найти работу по специальности, некоторое время зарабатывал прогуливая собак, мыл тарелки в пиццерии, потом чашки Петри в каком-то научно-исследовательском центре, где компанию ему составляли одни только белые мыши и подопытные крысы… На переднем сидении у него в машине была клетка с белой мышью, он с ней разговаривал… Помнишь парнишку в Губереваце, который прятал от Рашеты мышку? Он был покорным и растерянным, не сопротивлялся ни когда его посадили под замок, ни когда отвели в помещение для электрошока, а вот когда Рашета попытался отнять у него мышь, парень взорвался. «Эта мышь мой единственный товарищ!» – кричал он.

Санитарам пришлось буквально спасать Рашету от его ярости, а уже на следующее утро пациента с мышью в больнице не было. Что бы в такой ситуации сделал хирург из Мурманска с огромными ручищами, которыми можно задушить медведя, Данила даже не хотел себе представлять.

* * *

«А что тут представлять?» – спросил его мужской голос из компании мертвых как-то раз, спустя несколько месяцев, когда Данило уже обжился в Нью-Йорке. «Товарищ это товарищ, даже если он мышь! Разве ты сам не подружился с хирургом из Мурманска и его маленьким другом, когда нью-йоркское одиночество стало невыносимым? Да ты был бы рад подружиться и с тараканом, когда Арон поехал в Белград довести до конца некоторые свои дела и попал в водоворот гражданских войн…» – неизвестный ему Арацки замолчал, и его заслонила чья-то широкая спина, вероятно, Стевана.

«Опять они меня нашли! – пронеслось у него в голове. – Могли бы хоть раз со мной разминуться!» – бормотал про себя Данило, обескураженный упорством, с которым следовала за ним его умершая родня.

– Думаешь? Ты не знаешь, как страшно одиночество после того, как перешагнешь порог того света! Придет день – и узнаешь, и тогда ты поймешь, почему мы не можем оставить тебя в покое…

– Можете, ведь я вас не знаю…

– Зато наша кровь, которая течет в твоих жилах, знает тебя! Напрасно ты бежишь, Данило… – незнакомый Арацки тихо засмеялся в полумраке и стал медленно растворяться в воздухе, таять как туман над рекой, оставив Данилу в недоумении относительно того, кем и из какого времени мог бы быть этот его соплеменник. Михайло? Тома? Кто-то из предшественников Томы? Кто-то, чье имя он не успел запомнить, что не помешало тому найти его на другом краю света?

Если Петру удалось остаться живым и выбраться с Голого острова, он должен был попытаться его найти, он не мог не вспоминать Рыжика из Ясенака, превратившегося в Данилу Арацкого из Белграда, Гамбурга, Нью-Йорка и американского Среднего запада. Все где-то записано. Но если бы Петр его искал, то нашел бы. Ерунда! Почему тогда он Петра не нашел?

Тайна исчезновения брата не переставала мучить Данилу Арацкого, причем в Америке гораздо сильнее, чем раньше. Возможно, из-за тайной надежды найти его в Нью-Йорке или где-нибудь на Среднем западе и вместе с ним вернуться в Белград? Мыслям о возвращении способствует и разочарование в «американской мечте», которую столько лет внедряли в сознание европейцев и которая на деле оказалась купленным в кредит домом из деревянных панелей с обязательным гамаком на террасе и садиком перед домом, в котором по газону расставлены фигурки гномов и американские флажки, причем трава должна быть строго определенной высоты, ни на миллиметр ниже или выше.

Тогда, в первые месяцы, проведенные в Нью-Йорке, он об этом не знал, так же как не знал и то, что следить за высотой травы входит в «десять золотых правил» Джорджи Вест, которые она соблюдает более ревностно, чем верующие – Десять Божьих заповедей. Распатланная Джорджи Вест с глазами, которые могли менять цвет, станет частью мира Данилы позже, на Среднем западе, когда он окажется далеко и от Нью-Йорка, и от «американской мечты», и от Югославии, в которой о приближении грядущих войн можно было судить по рубрике «Письма читателей» в центральных газетах и по бредовым рассказам об ожерельях из детских пальчиков, которые очень скоро перекочевывали на первые страницы «желтой» прессы, а оттуда, в качестве предвестия приближающегося ужаса, и в серьезные средства массовой информации.